Александр Зорич - Люби и властвуй
– Послушай, Лорм, у тебя жена есть? ― неожиданно спросил Лагха.
– Ее тело две недели как сожгло погребальное пламя.
– А дети?
– Увы, нет, милостивый гиазир.
– А завещание ты составил?
– Да, милостивый гиазир.
Лорм оке Цамма окончательно уверился в том, что теперь гнорр уж точно убьет его.
– И тебя ничто не держит в Урталаргисе, ведь так?
– Ничто, кроме долга перед князем и истиной, милостивый гиазир.
– И сейчас ты уверен в том, что я прикажу убить тебя.
– Да… милостивый гаазир, ― у Лорма оке Цаммы подгибались ноги, но он, совершив над собой усилие, остался стоять, а не упал перед безумным сероглазым монстром на колени и не взмолился о пощаде. Нет, он умрет стоя.
Спустя полчаса единственный почтовый альбатрос, которым располагал гарнизон Перевернутой Лилии, взмахнул мощными крыльями и отбыл на запад. В запечатанном наглухо футляре «крылатый корабль Пел-нов» нес послание, написанное Лагхой Коаларой за скудным завтраком, который напрочь отказывался лезть в его пересохшую глотку. То и дело сглатывая комки, которыми подкатывала к горлу отвратительная горькая изжога, Лагха Коалара писал:
«Приветствую вас, милостивый гиазир Хорт оке Тамай, и спешу принести запоздалые поздравления со столь стремительным взлетом к княжескому престолу, о котором еще совсем недавно вы не могли и помыслить…»
Потом гнорр обстоятельно, но в очень живых красках излагал суть своих условий. Потом почерк его стал расползаться, и распущенные с особой и оттого весьма угрожающей небрежностью мазки красной туши повествовали:
"По существу нюансов выполнения моих условий. Зная, сколь благоволит вам Флот Открытого Моря, я требую при поддержке морской пехоты убить самозваного гнорра. В случае сопротивления разрешаю вам штурм пиннаринского Свода Равновесия.
Пятого числа месяца Гинс в Час Орниделен четыре верных мне корабля «Голубых Лососей» войдут в пин-наринскую гавань. Я буду на борту одного из них и хочу видеть вас на пристани Отдельного морского отряда близ памятной стелы «Голубого Лосося». С вами должны быть неоспоримые доказательства смерти самозваного гнорра. Я со своей стороны обязуюсь привести вам неоспоримые доказательства жизни Овель исс Тамай. Вслед за чем между нами состоятся публичные дружеские переговоры и церемония полного взаимного признания.
В заключение прошу вас принять в расчет три обстоятельства.
Первое. В случае попыток покуситься на мою жизнь Овель исс Тамай будет подвергнута мучительной смерти на ваших глазах. (Это, в общем-то, было правдой, хотя Лагха Коалара где-то в глубине души опасался, что в решительный момент ему не хватит духу подать своим людям роковой знак.)
Второе. В случае прямого вооруженного столкновения у меня достанет сил, чтобы полностью уничтожить Пиннарин точно так же, как мною была сокрушена цитадель смегов Хоц-Дзанг. (В этом гнорр лгал совершенно бесстыдно; самое большее, что он мог устроить сейчас в военном отношении ― скромную кровавую баню в порту, исходом которой стала бы гибель и его самого, и всех его людей.)
Третье. Ваше посольство, устроившее при входе в гавань Перевернутой Лилии оскорбительные демонстрации, уничтожено по не зависящим от меня причинам. Ваш полномочный посол Лорм оке Цамма казнен, чтобы у вас не возникало сомнений в моей решимости отвечать на вероломство ― жестокостью, на кровопролитие ― бойней, на зло ― злом.
Именем князя и истины, гнорр Свода Равновесия
Лагха Коалара.
Остров Перевернутая Лилия, тридцатый день месяца Алидам".
Почтовый альбатрос преодолел первый десяток лиг своего долгого пути, а Лагха Коалара, чувствуя полнейший упадок сил, с едва слышным стоном, сочащимся сквозь его намертво сжатые зубы, катался по полу своих апартаментов, пытаясь унять дикую боль, буравом входящую в недра его мозга. Никогда ничего подобного с гнорром не случалось. И он впервые чувствовал себя столь бессильным. О если бы Хорт оке Тамай видел его сейчас! Как бы он смеялся над бескомпромиссными, лязгающими сталью строками его ультимативного послания!
Лагха все-таки дал волю рвущимся наружу стонам и изо всей силы обрушил на пол свои небольшие, но немыслимо сильные кулаки.
А в это время бывший военный управитель Урта-ларгиса Лорм оке Цамма пил с Сафом подогретое сухое вино и вполголоса обсуждал свое удивительное положение. Мертвый для внешнего мира, он был вполне жив и весел.
– Но как эти «лососи» сегодня врезали по нашей барке! ― весело скалясь, мотал головой Лорм оке Цамма. ― Как врезали, шилолово отродье!
И Лорм оке Цамма изо всей силы обрушил на стол свои большие, но сравнительно вялые кулаки.
Глава шестнадцатая
ЗНАХАРЬ
Казармы спали. «Лососи» спали. Не спал только Альсим. Выиграв у Эгина в кости три золотых (которых, впрочем, ему никто не собирался отдавать), он, удовлетворенный и немного грустный, в одних штанах сидел у окна и листал отобранный у младшего по чину трактат с аппетитным названием «О правильных способах метания алустральского криса с пламевидньш клинком и о неправильных способах того же вышеуказанного действия».
Тема не слишком занимала его, а потому он рад был отвлечься, тем более что способ представился ― по коридору, топоча и спотыкаясь, неслись двое, явно из числа солдат гарнизона Перевернутой Лилии. Только они способны бегать столь неуклюже. Они спешили наверх ― туда, где располагались спальные покои гнорра. Впрочем, клопов там было ничуть не меньше, чем в остальных покоях.
Когда среди ночи кто-то бегает по коридорам ― это верный признак того, что происходит что-то важное и интересное, хотя и не предназначенное для всеобщих глаз и ушей. Иначе били бы тревогу. Альсим бросил взгляд на Эгина, распустившего пьяные слюни по всей подушке, и на цыпочках подошел к окну. Раздвинул занавеси. Пересчитал корабли на пристани. Их стало ровно на один больше. По силуэту ― фелюга смегов.
– Так я и думал, ― вслух сказал Альсим. ― Это вонючие смеги. Приехали прощения просить!
Но не было никого, кто смог бы оценить непритязательную шутку аррума. Эгин спал, посвятив и этот день пьянству во славу ее сиятельства скуки.
Ни одного смега на корабле не было и в помине. Команду его составляли «Голубые Лососи», каким-то чудом уцелевшие после Хоц-Дзанга. А главной персоной на корабле был…
«Да это же наш новый, то есть наш бывший Знахарь, Хуммер его раздери!» ― вскричал в сердцах Аль-сим, когда, прильнув к дверной щели, его взгляд выхватил из темноты мальчишескую фигуру, в сопровождении четырех рах-саваннов двигающуюся в покои гнорра.
