Танит Ли - Повелитель гроз
Сквозь снегопад два желтоволосых человека безмолвно поскакали прочь от обрыва, унося с собой свой незримый огонь.
Древние городские ворота с рассвета до заката пропускали сквозь себя людской поток. Обитатели Равнин приезжали со своими повозками, скотом и всеми пожитками, нагруженными на подводы. Дорфарианцы даже удвоили число часовых. Те мерзли верхом на своих скакунах и срывали гнев, вызванный зимней стужей, на желтоволосых, сдирая с женских шей кусочки янтаря и тоненькие золотые цепочки.
Они решили, что виной такому внезапному наплыву снег и страх перед солдатами из отряда снабжения. Но этот сброд так или иначе должен привезти с собой достаточно припасов, чтобы их хватило гарнизону. Если здесь кто-то и будет голодать, то уж не эм Дорфар.
В тот день Яннул вернулся в дом Йир-Дакана. Два желтоволосых слуги ехали следом за ним с драгоценными камнями в сумках. Оммосец жадно осмотрел сокровища. Он пробежал жирными пальцами по грудям статуэтки Анакир, но их холод, похоже, вызвал у него отвращение.
— Камешков маловато, — подвел он итог, — но Она… Она — нечто стоящее.
— Киос тоже согласится с этим, — ответил ланнец.
— И когда же твой хозяин ждет тебя?
— Не раньше весенней оттепели, когда снега сойдут. Кроме того, на дне всех этих повозок, приехавших в город, могут оказаться еще кое-какие вещицы, на которые мне удастся наложить лапу.
— Не забудь, что это я помог тебе, ланнец.
— О, господин Дакан, вы можете быть абсолютно уверены в этом.
В городе, укрытом снегами, время замерло.
В развалинах, надевших белые шапки, повозки грудились вокруг костров, пылающих в каменных кругах. Дымков в городе стало больше, поскольку сейчас дорфарианцы редко тревожили ночную тьму. Стужа Равнин была слишком невыносима для них. Кроме того, они впали в уныние, закованные в этой тюрьме вместе со своими пленниками, и на некоторое время недовольство лишило их всего удовольствия от жестоких развлечений.
Настала ночь, и небо пронзили стальные звезды.
Уже давно был объявлен комендантский час, но неподвижность ночи вдруг нарушило какое-то движение. Это был сгусток тьмы, подобный призраку. Стараясь держаться подальше от маршрутов дорфарианских патрулей, он в конце концов скользнул на темное крыльцо дома Орвана, и его разум, как мерцающее лезвие, проник сквозь древние каменные стены.
Вскоре вышел Орван и проводил тень в верхнюю комнату, где теперь был разведен небольшой огонь. Беспокойные отблески пламени упали на костистые выступы рук, шарахнувшись от скрытого под капюшоном лица. Это был жрец.
— Ральднор, — позвал Орван.
Под черным капюшоном полыхнули искры — глаза жреца устремились к фигуре, сидевшей прямо перед ним, столь же темной и загадочной, как и он сам.
— Ты зовешь Ральднором этого человека, который объявил себя нашим королем, — негромко сказал жрец.
— Назови королем любого человека — это не изменит его, — раздался голос сидящего. — Назови короля любым другим именем — он все так же останется королем.
— Я говорю с тобой из уст в уста, — сказал жрец, — потому что твой разум слишком выразителен и передает чересчур много. Ты заронил мысль и пробудил змею в сознании нашего народа. Он никогда не видел тебя, но для него ты миф, полукороль-полубог. Я не собираюсь оспаривать ничего из этого. Равно как и образ другой страны, который дошел до меня по цепочке, что протянулась от твоего разума. Все эти века наша раса была пассивной, покорной, мы скорее подчинялись законам войны, нежели соблюдали их. Мы столетиями склонялись под пятой висов, попиравшей нас. Эта пята давила нас, но и научила терпению. Ты раскрыл наш секрет — в наших душах дремлет змея. Этой абстрактной, но совершенной мыслью ты внушил нам вот что: кто больше терпел, тот более закален, кто больше страдал, тот может достичь большего. Кто преодолел себя, может одолеть и других. Кто владеет говорящим разумом, не должен склоняться под игом глухих, слепых и немых. Ты подарил нам достоинство. Это оно было нерожденной змеей в наших сердцах. Ты разбил яйцо, где дремала эта змея, ты пробудил нас. Но это обоюдоострый меч. После того, как ты научил нас быть жестокими, сумеешь ли ты вовремя научить нас снова стать кроткими, вновь уместить нас в разбитой скорлупе и запечатать ее, прежде чем мы начнем грызть друг друга?
— Нужно жить настоящим, а не прошлым и не будущим, — сказал ему голос. — Если мы не пробудимся сейчас, то будем истреблены навеки. Те, кто спит, будут убиты во сне. Выживших не окажется — коса Амрека скосит всех без разбору.
— Ты — дитя обоих наших народов, в тебе две крови. Это очень заметно.
— Я — та амальгама, которая в конце концов должна была появиться, — отозвался голос. — Эпоха породила и меня, и Амрека, черного тирана. Каждый из нас всего лишь выдуман для воплощения судьбы своего народа.
— Те, кто назвали себя твоими глашатаями, вызвали нас сюда с Равнин-без-Теней. Они сказали, что сегодня ночью ты будешь говорить с нами, и твой разум войдет в сознание каждого из народа Равнин в этом городе. Ты действительно можешь это сделать? Я тоже почувствовал, что это так.
Уголь внезапно вспыхнул ярким пламенем, на миг выхватив из тьмы лицо, казавшееся отлитым из темного металла, и два горящих глаза из странно бесцветного ледяного золота. Казалось, за этими глазами нет души — одна лишь решимость, одна только сила.
«Воистину, — подумал жрец, — ты больше не человек».
«Я — перчатка на руке богини», — пришел ответ, и разум жреца затопила ужасающая насмешливость.
Он опустился перед огнем и стал ждать.
В полночь городом овладело странное напряжение, скрытое под внешне спокойной поверхностью, какой-то незримый трепет, предшествующий буре.
Дорфарианцы на улицах переговаривались громким сорванным шепотом. Солдаты в гарнизоне ругались и накачивались вином. В воздухе стоял гул. Яннул Ланнец, натянутый, точно струна, лежал на постели в доме оммосца, чувствуя, как город приходит в движение, словно захлестнутый неукротимым потоком.
Дождь хлынул преждевременно, как когда-то снег пошел слишком поздно. Но все же это была не настоящая, ненадежная оттепель, снежинки все еще кружились серебристыми спиралями, хотя по сточным канавам уже бежала грязная вода.
Эти яркие пружинки били в ставни покоев Йир-Дакана, по которым бесшумно скользил Рас, гася свечи в огромном колесе люстры. Эротическая роспись на полу, изображающая прекрасного юношу, в переливчатом свете фиолетовой лампы казалась живой, дышащей.
Йир-Дакан валялся в постели, поглощая сладости. Иногда рядом с ним лежала девушка, ожидая, когда он решит, чего хочет, иногда юноша, а временами и оба сразу. Сегодня место возле него пустовало.
