Кейт Форсит - Бездонные пещеры
Спать-ух?
Изабо улыбнулась и погладила мягкие перышки Бубы. Спать-ух скорее-ух...
Она медленно поднялась на полубак, зная, где можно найти Дайда. Он сидел над бушпритом с гитарой в руках и смотрел на опустошенную долину. В центре всего разгрома блестело расплавленным золотом озеро, отражая цвета заходящего солнца. Почему-то оно казалось слишком красивым, как будто ничто не могло сиять в такой ужасный день.
Изабо села рядышком с Дайдом, положив голову ему на плечо. Он наигрывал какую-то нежную и жалобную мелодию. Изабо узнала в ней песню, которую особенно часто пела Энит.
— Значит, ты теперь Хранительница Ключа, — сказал он наконец.
Изабо кивнула.
— Понятия не имею, почему, — сказала она. — Ведь очень много более старших и более знающих, чем я. Гвилим, например, или хотя бы моя мама...
Дайд покачал головой, но так и не взглянул на нее.
— Но никого более могущественного. Кто еще смог бы превратиться в дракона и пролететь через смерч? Кто еще смог бы одолеть Жриц Йора? Никто. Никто, кроме тебя.
— Это был мой день рождения, — сказала Изабо. — Со мной была сила кометы. Сейчас я не смогла бы этого сделать.
Он взглянул на нее, потом усмехнулся.
— Лгунья.
Она улыбнулась и пожала плечами.
— Кто знает? Я не чувствую в себе силы даже на то, чтобы зажечь свечу.
— Тебе надо отдохнуть, — сказал он, внезапно встревожившись. — Ты бледная, как мел.
— Да, день выдался нелегкий, — согласилась Изабо. — И предыдущий тоже. Не говоря уж о ночи.
Он кивнул, сглотнув и отведя взгляд.
— Не говоря уж о ночи.
Она протянула руку и ласково коснулась его руки.
— Мне отвели собственную каюту. Теперь мне придется привыкать к такому почету. Это будет нелегко, ведь я так долго была никем.
— Ну, к этому ты привыкнешь очень быстро, — с бледной тенью своей прежней улыбки заметил Дайд.
Изабо улыбнулась в ответ, потом чуть поколебалась.
— Тебе негде спать, — сказала она. — Может быть, ты разделишь со мной каюту? — Он какое-то время молчаливо разглядывал ее. К ее собственному удивлению, глаза Изабо внезапно наполнились слезами. — Было бы так хорошо... быть рядом с кем-нибудь теплым и.. и живым, — сказала она, медленно подбирая слова. — Я так устала от смерти... и от одиночества.
Он кивнул и поднялся на ноги, подняв и ее тоже.
— Веди, моя милая Бо. Это такое приглашение, от которого не отказался бы никто.
Каюта Изабо была совсем крошечной, как и все остальные, но койка оказалась достаточно широкой, чтобы они поместились на ней вдвоем, тесно прижавшись друг к другу. Оба от усталости впали в странное плавающее состояние, когда цвета казались слишком яркими, звуки слишком громкими, люди слишком разговорчивыми. В маленькой каюте было темно и тихо, и единственным нарушавшим тишину звуком был стук сердца Дайда у спины Изабо. Она закрыла глаза и крепче прижалась к нему, чувствуя теплоту и покой впервые за многие дни.
Проснулась она с ощущением, что на нее кто-то смотрит. Изабо открыла глаза и очутилась прямо в глазах Дайда. Черные, бездонные, они смотрели на нее с напряженным вниманием. Изабо улыбнулась ему, но он не ответил. Он чуть пошевелился, и она оказалась под ним, а ее рыжие локоны рассыпались по его руке. Он накрутил один из них на палец.
— Ну, моя Бо, как думаешь, сейчас уже время и место?
Изабо улыбнулась, оглянувшись вокруг себя. Каюта была совсем крошечной, и крыша находилась почти над самыми их головами. Противно пахло застоявшейся в трюме водой. Буба еще спала, усевшись на спинку единственного стула и нахохлившись. Изабо слышала доносившийся откуда-то чей-то храп. Она медленно покачала головой. Выражение Дайда не изменилось, но он очень аккуратно положил ее локон обратно на подушку.
— Может быть, это и время, — прошептала она, — но уж точно не место. — Она села, чуть не стукнувшись головой, и свесила босые ноги через край койки. Оглянувшись, она увидела, что его лицо преобразилось, стало более внимательным, а черные глаза засверкали ярче. — Пойдем, — прошептала она, пригибая голову.
Он засмеялся и последовал ее примеру, подняв с пола штаны и натянув их, потом связал свои длинные черные кудри в хвост. Изабо не стала заплетать волосы. Облаченная лишь в строгое белое платье без пуговиц, пряжек, крючков и завязок, она оставила свои рыжие кудри свободно ниспадать вдоль спины, просто набросив на плечи плед, и повела его по коридору.
Они выбрались с корабля и бесшумно отправились по ухабистой земле. Перед кораблем не было ничего, кроме сломанных стволов деревьев и огромных куч веток, промокших листьев, мертвых животных и грязи, перемешанных в густую серую липкую массу. За кораблем лес все так же поднимался к небу, целый и невредимый. Стройные белые березы качались, высокие сосны шумели, на ветвях огромных кленов уже начали проклевываться первые почки. Только что рассвело, и всю долину заливал нежный серебристый свет. Тихонько пели птицы, а легкий ветерок шевелил деревья.
Они углублялись в лес, шагая рука об руку. Наконец они добрались до рощицы, из которой не было видно ни упавших деревьев, ни высоких каменных пирамид. Там пышно разросся кустарник, а высокие деревья отбрасывали зеленые тени на гладкую поляну, покрытую свежей травой и первыми весенними цветами. На краю поляны бил родник, вздувшийся от талой воды. Дайд набрал воды в ладони и дал Изабо напиться, потом попил сам. Когда он провел мокрой рукой по ее шее, она была ошеломляюще холодной.
Там, на залитой солнцем лужайке, под песню птиц и ветра, Изабо и Дайд медленно и нежно раздели друг друга. Они не говорили ни о прошлом, ни о будущем. Сейчас существовал лишь этот миг. Не было ни смущения, ни неловкости. Все барьеры между ними были сломаны уже давно, в других местах, в другие времена. Остался лишь чистый восторг прикосновений и шепота, возрожденной жизни, поверженной смерти, вновь обретенной радости. Потом Изабо лежала в колыбели рук Дайда, глядя, как тени играют на его худом смуглом теле, переплетающемся с ее, мягким и белым. Их пальцы сплелись, их кудри смешались, рыжие и черные, огонь и тьма.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
Изабо повернула голову, чтобы взглянуть в его глаза.
— Я тоже тебя люблю, — прошептала она в ответ. Никакие другие слова были не нужны.
Договор между двумя расами нельзя было заключить за один день. И даже за неделю. Это заняло почти два месяца. Нужно было преодолеть тысячелетнюю ненависть и множество недоразумений, вызванных расхождениями между двумя культурами и образами мышления.
И, что сильно усложняло ситуацию, среди фэйргов было немало таких, кто не желал заключать мир, равно как и среди людей все еще встречались считающие, что лучшим решением было бы полностью лишить морской народ всех прав, превратив их почти в рабов. Но Лахлан и Нила были полны решимости, и сила их убеждения и их характеров в конце концов заставила противников сложить оружие.
