Дженнифер Роберсон - Песнь Хомейны
Я улыбнулся, наклонившись, чтобы погладить ее по щеке. Такая нежная, такая светлая… Я не мог поверить, что это - мое дитя. Моя рука была такой большой, грубой, вся покрыта шрамами - и эта рука касалась такой нежной кожи… Волосы Айслинн, еще по-детски тонкие, вились у ушей медно-рыжими колечками. Когда глаза ее были открыты, было видно, что они - ясно-серые, в золотых ресницах.
Она унаследовала от матери красоту - и, по счастью, не унаследовала роста отца.
- Принцесса Хомейны, - прошептал я, склонившись над дочерью, - кто станет твоим принцем?
Айслин не ответила. Усталость все сильнее давала себя знать, и я решил не тревожить малышку. Я отправился в свои комнаты, отпустил слугу и повалился на кровать, уснув не менее крепко, чем моя дочь.
Я вырвался из темноты забвения и обнаружил, что не могу дышать. Что-то высосало весь воздух из моих легких - я не мог ни вскрикнуть, ни слово сказать.
Все, что я мог - хватать ртом воздух, как рыба, вытащенная на берег и беспомощно бьющая хвостом.
Боли не было. Только беспомощность и растерянность - достаточно тяжелое испытание для мужчины, попавшего в ловушку. И я не знал, почему это произошло.
Прохладная рука коснулась моего лба. Кисть руки, казалось, возникла из тьмы - самой руки не было видно, я не сразу понял, что она скрыта темным рукавом.
- Кэриллон. О мой бедный Кэриллон. Столь победоносный на поле битвы, а теперь столь беспомощный в своей постели.
Голос Электры. Рука Электры. Я чувствовал запах ее духов. Ванна, сказала та женщина, особенная встреча…
Холодные пальцы провели по моему носу, нежно коснулись век.
- Кэриллон… все кончается. Эта пародия на супружество. Тебе конец, мой господин, - рука провела по моей щеке, по губам. - Настало время мне уходить.
Из темноты выплыла руна, очерченная пурпурным огнем, и в ее свете я увидел свою жену. Она была в черном одеянии, скрадывавшем очертания ее тела, но я все же мог видеть ее живот. Ребенок. Наследник Хомейны. И она посмеет отнять его у меня?..
Электра улыбнулась. Капюшон закрывал ее волосы, освещено было только лицо.
Тонкая рука легла на живот:
- Не твой, - почти ласково сказала она. - Ты действительно думал, что он твой? О нет, Кэриллон… это ребенок другого. Или ты думаешь, что я должна была остаться верной тебе, когда меня дарил любовью мой истинный господин?
Она чуть повернулась, и я увидел мужчину, стоявшего за ее спиной.
Я произнес его имя - беззвучно, одними губами, - и он улыбнулся. Ласковой завораживающей улыбкой, которую я уже видел прежде.
Он выступил вперед из темноты. Это его руна озаряла комнату - пламя танцевало в его правой ладони.
Тинстар поднес руну к фитилю свечи у моего изголовья и свеча вспыхнула не обычным желтым пламенем, а неверным странным пурпурным огнем, шипящим и разбрасывающим по комнате искры.
Руна в его ладони мигнула. Он снова улыбнулся:
- Что ж, ты был достойным противником. Мне было любопытно наблюдать за тем, как ты растешь, как становишься мужчиной, как учишься править…
Ты научился управлять людьми и заставлять их склоняться перед собой - не давая им понять, что это сделал ты. В тебе больше королевского, чем я полагал, когда ты уходил отсюда восемь лет назад.
Я не мог пошевелиться. Я чувствовал, как бессильно мое тело, как беспомощна душа. Я умру без слова, не в силах даже возразить. Хотя бы звук издать…
- Вини себя самого, - мягко сказал мне Тинстар, - То, что я делаю сейчас, стало возможным лишь потому, что ты отослал своего Чэйсули. Если бы он остался с тобой… - он улыбался. - Но оставить его ты не мог, не так ли, поскольку он угрожал жизни королевы. Тебе приходилось думать об Электре, а не о себе. Это благородно, господин мой Мухаар, это говорит в твою пользу. Но именно это и приведет тебя к смерти, - танцующее пламя озаряло его лицо, казавшееся посмертной маской необыкновенной красоты. - Финн знал правду. Он - понимал.
Ведь это Финн увидел меня в постели Электры.
Его жемчужные зубы обнажились в короткой усмешке, когда я конвульсивно дернулся на постели, рука его легла на живот Электры.
Я пытался подняться, но мое тело не повиновалось мне. Тинстар подошел ближе, вступив в огненную сферу, и коснулся меня рукой.
- Я закончил играть с тобой, - сказал он. - Пришло мое время править.
Помнишь, каким был Беллэм, когда ты нашел его на поле боя?
Я снова дернулся, и Тинстар тихо рассмеялся. Электра следила за мной, как ястреб за добычей, выжидая удобного момента, чтобы нанести удар.
- Чэйсули и-хэлла шансу, - сказал Тинстар, - Передай мое приветствие богам.
Я почувствовал, как что-то начинает меняться в моем теле. Я пытался бороться с этим - но мои мышцы напрягались, против воли управляя моими членами.
Ноги согнулись так, что я едва не заорал, колени вдавливались в грудную клетку.
Кисти рук сжались в кулаки, зубы обнажились в зверином оскале. Я чувствовал, как моя плоть словно бы усыхает на костях.
Я взвыл без голоса, давясь беззвучным воплем, и понял, что я - уже мертвец. Тинстар убил своего соперника.
Чэйсули и-хэлла шансу, сказал он. Да будет с тобой мир Чэйсули. Странное прощальное слово от Айлини - хомэйну. Ни у того, ни у другого не было магии Чэйcули, но Тинстар все же напомнил мне о ней. Напомнил о четырех днях, проведенных в подземелье, когда я чувствовал себя Чэйсули.
Почему бы не попробовать еще раз? Разве я не чувствовал тогда, вися во тьме, магической силы этого народа?
Мои глаза были широко распахнуты - я закрыл их и, чувствуя, как съеживается моя плоть, присыхая к костям, погрузился в глубины своей души, пытаясь нащупать там то, чего когда-то коснулся: то, что делало меня тогда Чэйсули.
Однажды - на четыре дня. Четыре дня я был с богами. Разве я не могу снова дотянуться до них?..
Звенящую тишину разорвал лязг меча.
Больше я не слышал ничего.
Глава 5
Тишина. Тьма ушла, сквозь мои сомкнутые веки проникал солнечный свет.
Перед глазами плясали алые - оранжевые - желтые пятна.
Я лежал неподвижно. Не дышал - не смел вдохнуть, пока легкие не опустели и сердце не забилось бешено о ребра. И только тогда я сделал неглубокий вдох.
Потом появилась тень - темное пятно, закрывавшее от меня свет солнца. Она двигалась с шепотным шорохом, словно ветер в траве. Словно распахнутые крылья ястреба.
Страшась ничего не увидеть - и все же желая видеть - я открыл глаза. И увидел. Ястреб сидел на спинке стула, его загнутый крючковатый клюв поблескивал в лучах солнца, а яркие глаза его были полны мудрости. И терпения, бесконечного терпения. Кай был невероятно терпеливой птицей.
