Терри Пратчетт - Народ, или Когда-то мы были дельфинами.
Он вывел мальчика и девочку из кабинета наружу, на широкую открытую дощатую веранду. Отсюда можно было полюбоваться одним из лучших видов на острове. Один конец веранды запутался в пологе нижнего леса, так что на него градом сыпались листья и цветы, а с другого открывался захватывающий вид на лагуну. На этом конце стоял небольшой сарайчик.
— И с той ночи, когда здесь установили первый телескоп, мы устраиваем ознакомительные экскурсии для юношества в день совершеннолетия, — сказал старик. — Ха! Должно быть, вы, молодые люди, к этому времени уже успели заглянуть во все купола и телескопы на горе? Они растут как грибы, верно? И вы, должно быть, думаете, что уже все повидали? Вы заметили, что нынче люди разучились пользоваться глазами? Кругом одна сплошная фотография и электрический Интернет. Может быть, я отстал от века, но я считаю: то, что делается через компьютер, не называется «смотреть на звезды».
Он остановился у сарайчика.
— Так вот, сейчас я покажу вам кое-что такое, чего вы никогда не видели. Это на самом деле небольшой фокус, и, поняв, в чем тут дело, вы наверняка воскликнете «ха!» или произнесете иное подобное междометие. Но я считаю, что это, как вы бы выразились, «круто».
Он отпер дверь сарайчика, которая скользнула вбок по направляющим, и внутри обнаружился телескоп — гораздо меньше тех, что были установлены в больших белых куполах на вершине горы.
— Это он? — спросила девочка. — Очень маленький.
— По размеру, но не по историческому значению, — с упреком сказал старик, глядя на часы и передвигая телескоп с осторожностью человека, проделывавшего это уже тысячи раз. — Ага, вышло с первой попытки, — заметил он, поглядев в объектив.
— Стемнеет еще не скоро, — заметил мальчик.
— Вселенной это безразлично, — ответил старик и отступил от телескопа. — Давайте — кто первый? Смотрите.
— Но небо еще голубое! — воскликнула девочка.
— Ну раз ты такая умная, то не смотри, — бодро парировал он. — Слабо тебе посмотреть?
Она посмотрела и ахнула.
— Среди бела дня!
Она отошла. Мальчик в свою очередь заглянул в телескоп, отскочил и уставился в ясное голубое небо.
— Да, меня в первый раз тоже как громом поразило, — радостно сказал старик. — Юпитер, прямо среди бела дня. Вы видели штормовые пояса и трех сыновей Юпитера — мы, разумеется, зовем их лунами. Каллисто сейчас с другой стороны планеты. Правда, выбивает из колеи? Момент неуверенности? Мир перевернулся вверх тормашками?
— Да, я даже слегка испугался, — сказал мальчик.
— О да. Зато теперь ты знаешь, что Вселенная не планетарий. Она работает не только во время сеансов!
Старик сжал морщинистые руки в кулаки и произнес:
— Живите ради таких моментов! Они и делают человека живым! Нет лучшего лекарства, чем узнать, что ты ошибался! Юноша, что твоя мать вложила тебе в руку, когда ты родился?
— Э… деревянный телескоп, сэр. Чтобы я старался видеть дальше, — ответил мальчик.
Он был слегка выбит из колеи; у старика по лицу катились слезы, хоть он и улыбался.
— Хорошо, хорошо. А тебе, девушка?
— Синего краба-отшельника, сэр. Чтобы я не позволяла себе закрыться в раковине.
— Такой тотем ко многому обязывает. Ты должна всю жизнь задавать вопросы.
— Я знаю, сэр. Почему вы плачете, сэр?
Старик открыл рот, но ответил не сразу.
— Ага, хороший вопрос! Я обязан ответить, верно? — Он выпрямился. — Потому что вам понравился мой голубой Юпитер. Потому что мы продолжаем идти вперед. Потому что мы прошли уже очень долгий путь, и впереди у нас путь не менее долгий. Потому что на свете существуют звезды и синие крабы-отшельники. Потому что вы здесь, вы сильны и умны. Радость этой минуты. Все такое. Простите, мне нужно присесть.
Он подошел к древнему плетеному креслу, опустился в него, но тут же вскочил.
— Ай-ай-ай, Хелен, — с упреком сказал он, — ты же знаешь, что тебе сюда нельзя. Если я буду садиться на представителей охраняемого вида, у меня могут быть неприятности!
Он снял с кресла крупного осьминога-древолаза, опустил его на пол и похлопал себя по карманам.
— Кажется, у меня тут припасена сушеная креветка для хорошей девочки… А, вот она.
Он поднял креветку в воздух и сказал:
— Досчитай до… пяти.
Серое морщинистое щупальце подобрало обточенный морем камушек, лежавший у кресла, и пять раз стукнуло им по доскам пола. На старика уставилась пара очень больших, одухотворенных глаз.
— Умница! Знаете, она умеет считать до пятнадцати, — гордо сказал старик, быстро садясь в освободившееся кресло. — Правда, в последнее время Хелен вела себя не очень хорошо. Месяц назад она схватила за ногу этого очаровательного человека, профессора Докинза… нам пришлось подманивать ее ведром крабов, чтобы она его отпустила. Приятно заметить, что профессор совсем не обиделся. А когда сюда приезжал Чарльз Дарвин, он часами просиживал в нижнем лесу, как и можно было ожидать, и первым заметил, что осьминоги используют примитивные орудия. Они его заворожили.
Он откинулся на спинку кресла, под которым свернулась Хелен, преисполненная надежд: где одна сушеная креветка, там могут быть и другие — возможно, целых пятнадцать!
— Сэр, вы верите в Имо? — спросил мальчик.
— А, всегдашний вопрос. Наконец-то мы до него дошли. Вы же знаете, что говорил Мау: Имо дал нам столько ума, чтобы мы смогли прийти к выводу, что его не существует.
— Да, сэр, все так говорят, но это не помогает.
Старик поглядел в морскую даль. На этой широте сумерки почти отсутствуют, так что в небе уже показались первые звезды.
Он прокашлялся.
— Ты знаешь… Пилу — самый первый — приходится мне прапрапрапрадедушкой по прямой линии, от отца к сыну. Он первым научился читать и писать, но, я полагаю, это вам известно. Члены Королевского общества, молодцы, прислали на первом же корабле учителя. У Мау детей не было, хотя… смотря как определять отношения родителя и ребенка. Вот одно из его высказываний: «Я проклинал Имо, потому что птицам и зверям он дал способность чувствовать приближение волны, а нам, таким умным созданиям, нет. Но потом я понял, что он и нам дал такую способность. Он сделал нас умными. А дальше уже от нас зависит, как мы используем этот ум!» Я вспоминаю эти слова каждый раз, когда пищит сейсмограф. Но я не ответил на ваш вопрос, правда?
Кресло скрипнуло.
— Все, кого я знаю, верят, что Имо неотъемлемо, чудесным образом присутствует во всем — ив том, как Вселенная раскрывается навстречу нашим вопросам. Вечером хорошего дня, вот как сегодня, когда на воде лагуны лежит сверкающая тропа, я верю.
