Елена Хаецкая - Падение Софии (русский роман)
Я уговорился с Порскиным о встрече, сказав, что у меня появились новые улики. Порскин никак не выразил своего отношения к тому, что я вроде как ввязался не в свое дело и даже занимаюсь чем-то вроде частного расследования. Он просто сказал мне, чтобы я приезжал к пяти часам вечера, если успею добраться, а если не успею — то к шести, к семи или вообще когда мне угодно, хоть в полночь.
Так я и поступил, то есть выехал немедленно.
Петербург был погружен в деятельную, кипучую ночь, когда я очутился на его улицах. Горели фонари, витрины, вывески. Электромобили, проезжая, переливались всеми цветами, по их лакированным поверхностям скользили искаженные буквы пылающих вывесок и гротескные изображения цветов, расчесок, тарелок.
Я прибыл в управление около семи часов вечера и сразу же спросил Порскина. На меня посмотрели осуждающе.
— Это вы — свидетель из Лембасово?
— Да, я.
— Долго же ехали. Конон Кононович из-за вас вон как задержался.
— Быстрее не получилось. Я и так уехал прямо с поминок, — зачем-то начал оправдываться я.
Дежурный не сказал мне больше ни слова. Он надавил на кнопку, вызвал сержанта, а сержант проводил меня к кабинету на четвертом этаже.
Там было серо и скучно, почти как в комнате Витольда. Порскин сидел за столом, разложив вокруг себя бумаги. При виде меня он сгреб их в кучу и смахнул в ящик стола.
— Припозднились, Трофим Васильевич, — сказал он, совсем как дежурный внизу. — Показывайте, что у вас. Простите, я без формальностей. Устал сегодня.
Я подал ему веер.
Порскин раскрыл, закрыл веер, постучал им по краю стола, слушая, как потрескивают костяшки.
— Присовокупляйте, — сказал он наконец.
Я «присовокупил»:
— Эта вещь была у госпожи Скарятиной в ложе, когда ее убили. Я сегодня стащил, во время поминок. Там устроили что-то вроде мексиканского «дня мертвых», только черепа не хватало… И веер положили. А на нем — пятнышко крови.
— Пятнышко? — переспросил Порскин. — Крови?
— Ну да, — повторил я, медленно отступая к двери.
Порскин встал и пошел прямо на меня, похлопывая веером себя по ладони. Мне показалось, что сейчас он меня пристрелит.
— Вы привезли мне вещь убитой женщины с пятнышком крови? — медленно проговорил Порскин. — Да? Так?
Я молчал.
— Ради этого я сидел на службе и ждал?
— Да, — сказал я. — Ради этого. Потому что есть шанс.
— Шанс чего? — осведомился Порскин. — Вы в своем уме, Городинцев?
Отступать мне было некуда. Я сказал:
— А что вам стоит проверить эту кровь? Лаборатория ведь работает.
— До восьми, — ответил Порскин. — Но они не…
— Если вы им прикажете, они проверят, — сказал я.
После паузы Порскин опять уселся на стул и спросил меня:
— Как вы, собственно, воображаете наши взаимодействия с лабораторией, господин Городинцев?
— Не знаю, — признался я. — Никогда об этом не думал. Мне всегда представлялось так, что вам в ходе расследования бывает нужно проверить: кому принадлежат кровь или волосы. Вы относите образцы в лабораторию, а там делают всякие исследования и выдают заключение.
— Это в идеале, — сказал Порскин. — А мы имеем дело с реальностью. В реальности же лаборатория обслуживает десятки преступлений. Они не могут все бросить и заняться исключительно моим делом. Тем более что ваша, извините, улика ничего не стоит.
— Но ведь среди сотрудников лаборатории у вас наверняка есть какой-нибудь знакомый, — настаивал я. — Кто-то, кто согласится сделать работу прямо сейчас. Я ему денег заплачу, — прибавил я неожиданно даже для самого себя. — Сорок рублей дам.
Порскин сказал:
— Сорок рублей? Хорошо. У вас деньги при себе?
Я сунул руку в карман.
— Тут есть поблизости банк-автомат?
— Прямо в здании управления, — сказал Порскин. — Я провожу.
По дороге, пока мы переходили из одного коридора в другой по сложным переходам, Порскин связался с кем-то по передатчику. На ходу он говорил:
— Приезжай в управление. Ну да, сейчас… Один анализ крови. Один. Клянусь. По буквам: о-д-и-н. Тебе сорок рублей не нужны? Нет, он со мной. Уже снимает деньги в автомате. Не то чтобы совсем частное дело, а, скажем так, дурь нашла. Потребовалась срочная генетическая экспертиза. Установить, кому принадлежит кровь… — Он помолчал некоторое время, видимо, выслушивая собеседника, а потом взревел: — При чем тут незаконнорожденные дети!
И отключил переговорное устройство.
— Он едет? — спросил я.
— Да, — ответил Порскин, абсолютно хладнокровный. — Сделает вашему вееру анализ крови. И при необходимости произведет генетическую экспертизу. Это несложная работа. На самом деле она не стоит сорока рублей. Но учтите, что я вам этого не говорил.
* * *Обоих нас, и Порскина, и меня, клонило в сон. Мне было лучше, потому что я устроился на диване в кабинете Порскина, а сам он кемарил прямо на стуле. Потом раздался звонок из лаборатории. Было уже девять часов вечера. Нас просили немедленно зайти.
Лаборатория мертво пылала огнями. Там было как в ресторане: стекла, лампы, столы, диковинное содержимое в посуде. Народу только не было. Знакомый Порскина — небольшого роста, с бритой и царапанной лысиной — терялся в большом помещении.
— Сюда! — услышали мы его голос.
Он сидел за столом, отодвинув в сторону микроскоп, и что-то вписывал в клеточки большого, расчерченного на белые и желтые квадраты листа. Веер Анны Николаевны лежал на краю стола. Он единственный казался здесь живым, хоть и был сделан из перьев мертвой птицы.
— Что нашли? — спросил Порскин, быстро подходя к сотруднику. — Это Анны Николаевны, конечно, кровь?
— Нет, — ответил он. — Ваш осведомитель, Конон Кононович, был прав, когда обратил ваше внимание на эту улику. Поздравляю! — Тут он мельком взглянул на меня, не вполне уверенный в том, что я и являюсь тем самым «осведомителем», и кивнул мне. — Возможно, она повернет ход дела совершенно в другую сторону.
— Чья же это кровь? — спросил Порскин. — Безценного?..
— Опять ошибаетесь, — был ответ. — Она вообще не человеческая. Не кошачья, не собачья, не крысиная. У меня в принципе еще не было подобных образцов… Ваши соображения, господа?
Порскин засунул руки в карманы и прошелся по лаборатории. Здесь, на своей территории, он был совсем не таким, как у меня в «Осинках». Более развязным, более спокойным… и более опасным.
— Есть одно соображение, — проговорил наконец Порскин (у меня ровным счетом никаких не возникло). — Причем если оно подтвердится, то история сделается еще более запутанной. С другой стороны, у каждой, самой запутанной истории, есть простое разрешение.
