Наталья Ручей - К черту! Но если ты сделала все эти глупости…
Смех мальчишек вывел из задумчивости. Вот уж кому ни погода, ни рефлексия взрослых не помеха для радости. Мальчик был счастлив, что первым узнал о ее статусе замужества, и пока шла церемония, Вилла слышала громкий шепот за спиной «Не гном, а Дон, болван! Дон его зовут!» И после уточнения императором вдовства, уже тише: «Когда я узнал, он еще был жив! А так вот! Имя-то все равно не изменилось!»
Вилла перенесла центр тяжести на другую ногу. Тысячи маленьких иголочек кололи ступни так, что куда там лезвию…
Кстати, о лезвии…
— Мой подарок хуже того, что оставил тебе мертвый муж? — опередил с вопросом император. — Ты правильно поняла, доча: я в курсе. Ты была в комнате, ты видела то, что я скрывал от тебя. И ты сбросила пояс. Но, может, так и лучше? Может, именно там его место? Под ногами? Я понимаю: смешно вот так, появиться спустя много лет и просить принять часть меня.
Если он играл, то мастерски, даже налет разочарования самим собой изобразил, и казалось, хотел обнять, утешить, как ребенка, но не решался. Но все это, конечно, казалось.
— Забыли, — усмехнулся чуть покаянно. — Да, так лучше. Твое мнение обо мне было слишком… радужным.
Сделал вид, что заметил кого-то и хотел отойти, но гной легче выдавливать сразу.
— Твое отношение ко мне — такая же роскошная подделка, как пояс?
Император медленно развернулся.
— Красиво, трогательно, правдиво до слез, — пояснила в ответ на растерянный взгляд. — И пусто.
Глаза, такие похожие на ее, выворачивали наизнанку, требуя говорить, говорить, говорить… Но смысл открывать душу тому, кто на нее наступит?
В один шаг император оказался рядом, несовместимый коктейль розы и миндаля усилился из-за плещущихся, но скрытых под броней из кожи эмоций.
— Ты значишь для меня больше, чем думаешь. — Император прочистил саднившее горло. Да, теперь он знал, что произошло до церемонии, но вмешательство, любого рода, несет за собой шлейф. Сейчас вот — горло, но оно пройдет быстро, в отличие от грядущих последствий.
Не с добра тучи охватили город с рассвета, и не по своей воле.
Первый раз из пяти попыток события разворачиваются не по кругу, а спиралевидно: где-то витки соприкасаются, где-то поворачиваются боками, но тянутся вверх, к новому. Что, если это и есть правильный путь, и все, что нужно сделать ему, как императору — отойти в сторону?
Ветер принес запах гари и свежего мяса — быстро вернулся черт, а выгнать опять — на костях и сухожилиях приползет. Может, все-таки он, черт, и есть тот, о ком упоминали древние? Но тогда выходило, что Дон — случайная пешка, а при одном только взгляде на него, язык отнимается. Нет, одним из предположений было, конечно, что черт не случаен, он мелькал в каждом из экспериментов, только роль у него была разной, и никогда главной — вот почему все внимание сосредоточено на отношениях Виллы и Дона.
Мог ли он просчитаться?
Нет. Вряд ли.
Пристальный взгляд черта жег спину, подгонял, мысленно требовал отпустить, подталкивал сделать на этот раз правильный выбор, так, будто помнил какими были другие. Мог ли черт знать, что живет не в одном измерении? Прямо сейчас?
Нет. Вряд ли.
Или?…
Дождь зашелся ливнем, и гости, со смехом и возгласами прятались под навесы, в замок, горожане торопливо убирали со столов яства. Обряд не закончен, а вот праздник, судя по ощущениям, которые в отличие от сердца, никогда не обманывают — приблизился к завершению. Остались воины, узким кольцом сомкнувшиеся за спинами императора и Виллы, они пока удерживали черта на расстоянии. На лестнице, обняв себя за дрожащие плечи, клацала зубами Алиша. За окнами правого крыла просвечивал силуэт Уны. Куда-то незаметно исчез Лэйтон. Но император ощущал почти всех, включая многочисленных гостей в замке, улавливал их эмоции, считывал мысли, несмотря на блок — мало кто из них мог закрыться от него полностью, разве что Вилла, и то если не расслабляется и не забывает, кто перед ней.
Но ему нравилось, когда она забывала.
Сможет ли она когда-нибудь снова чувствовать себя рядом с ним свободно, по-родственному? Император не хотел отвечать на этот вопрос, да и задавать его даже мысленно — тоже, потому что «когда-нибудь» — это будущее, а у нее, возможно, оно не такое долгое для прощения.
— Я не стану оправдываться за то, что сделал и сделаю.
Живя с безразличием, он легко его сымитировал. Взгляд скользнул в сторону, задержался на незначительном — черт, насупившийся и готовый прорваться сквозь воинов, обманом, на большее силенок не хватит; усмешка криво раздвинула губы; пожатие небрежное плечами; вовремя сымитированный и подавленный зевок. Скучающая пауза, словно вспомнил — вернулся взглядом к собеседнице. Всмотрелся, будто коллекционер в подозрительного вида картину, которую ему настойчиво пытаются всучить.
— Но ты не можешь отрицать, что мы очень похожи. — Провел рукой по лысине под ее насмешливым взглядом. Бравада — а сама волнуется, сердце стучит неравномерно, он слышал дыхание, видел как румянец сменился бледностью, и вновь щеки вернулись к пунцовому. Император сделал кадр этого момента и закинул в ячейку памяти. Позже он с удовольствием, назло неминуемой грусти, к нему вернется, и если все сложится… если они когда-нибудь снова пересекутся и станут близки друг другу — покажет ей.
Возможно, это последний раз, когда щеки ее самовольно выбирают палитру, скоро им останется один цвет — белый.
— Я готов на все ради своей цели, ты — тоже. Цели у нас разные, а методы выбираем одинаковые, не заметила?
Равнодушие Виллы было изысканней, чем у него, маской; и если бы не лицо, он поверил.
— Используем всех, не делая исключений.
Вилла, словно почувствовав черта, обернулась, и когда их глаза с императором встретились вновь, в них не было буйства, отрицания или упрямого несогласия. Серый туман, потянувшись к его, сплел единственно верный ответ. Да.
Возможно, когда-нибудь, в будущем, если оно для нее будет, цвет глаз Виллы тоже перестанет казаться просто цветовой гаммой. Черные, бирюзовые, голубые, фиолетовые, карие — есть много насыщенных и более впечатляющих, но ни одни не дают столько власти. Он дал дочери все, что мог, даже чуть больше.
— И моя мать для тебя?…
Не удержалась, спросила, и наверняка, пожалела, что позволила треснуть отчуждению. Когда-нибудь научится играть до конца, удерживать маску после антракта и после того, как опустится занавес. Если «когда-нибудь» — напомнил себе, все-таки будет.
— Я не любил твою мать. У нас и романа не было, но это тема, которую я не стану с тобой обсуждать. Все, что касается двоих, отсается между ними.
— Хочешь сказать, никогда не обсуждал мою мать с приятелями или супругой? — фыркнула.
