Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха
— Ты меня гонишь? — не понял Первосвет.
— Глупый ты ещё мальчишка! — грустно улыбнулся отец. — Наши с матерью сердца всегда будут с тобой…
Вспоминая этот непонятно отчего начавшийся разговор, Первосвет вдруг снова спросил сам себя: «Так для чего мы все тут живём? Только ради каких-то «испытаний»? Это же глупо…»
Но вслух критиковать отца он не решился и тогда, и сейчас, даже оставаясь наедине с самим собой. Понятно, что у каждого из людей, эльфов, орков и прочих разумных существ Сарнаута, своя логика, свои цели и свои методы. Понятно, что большинство занимается тем, что просто подгоняет весь мир под эти шаблоны. Так и удобнее, и понятнее…
Что-то шумно плюхнулось на воду. Первосвет вздрогнул и повернулся на звук.
На неподвижной водной глади поползли аккуратные волны. Это неторопливо и деловито возвращался назад в свой куринь головастый бобёр. Он тихо фыркнул, затем поджал ноздри и нырнул под воду.
Первосвет потянулся и вылез из шалаша. Под рубаху тут же скользнули прохладные «руки» сегодняшнего утра.
— Бр-р-р! — гигант сжал кулаки и невольно задрожал.
«Итак, — сам себе усмехнулся Первосвет, — я выбрал свою «дорогу». Забавно… а ведь мне даже не известно, куда она пролегает».
Откуда-то выскочил ветерок. Стройные камыши зашептались меж собой, а водную гладь вздыбила лёгкая рябь.
Шестой день Первосвет бродил по Зачарованной пуще, заезжал на хуторки, беседовал с их хозяевами. И хоть его уже занесло в восточную часть местных древних лесов, почти к самой Речице, он так и не нашёл ни следов единорогов, ни таинственного охотника на них.
Первосвет тяжко прокряхтел, словно старый дед, потом полез в котомку и его рука неожиданно нащупала твёрдый камешек.
Это была «слеза единорога». Тот самый диамант, который он чудом нашёл по дороге в Жодино. Тот самый, если верить словам загадочного друида (что-то этого брата в Темноводье развелось, как мух), который должен был принести счастье…
Отчего же тогда на душе так противно и тоскливо? Только ли от того странного разговора с отцом?
Отогнав хмурые мысли, Первосвет позавтракал и затем поехал дальше.
Целый день блужданий по едва заметным лесным тропинкам отчего-то сильно вымотали парня. И он почти с радостью воспринял появившийся на его пути одинокий хутор.
В воздухе стоял устойчивый запах горелой листвы. Во дворе виднелась по-старчески сгорбленная, но ещё крепкая фигура хозяина, занимавшегося своими будничными делами. Тот заметил приближающегося гостя и выпрямился. Старик довольно хмуро глядел на незнакомца — удалого молодца с характерной воинской выправкой, который подъехал к низеньким воротам.
Первосвет же с удивлением в глазах уставился на опоясывающий весь двор ровный круг из серых валунов. Они находились в каком-то шаге от изгороди. Судя по лишайнику, плотно покрывшему своей ядовито-зелёной порослью поверхность камней, этот странный круг сделан давным-давно.
Лошадь недовольно храпнула и дернула головой.
— Тпр-ру! Забодай тебя коза! — Первосвет потянул за поводья. А потом громко пробасил: — Доброго здоровья!
— И тебе, мил человек, благоденствия, — скупо отвечал старик, опираясь на вилы.
Первосвет остановил коня перед каменным кругом и, откашлявшись, спросил:
— А скажи-ка отец, не видал ли ты в нашем краю чего дивного? Может, единорогов?
— Единорогов? — без удивления переспросил хозяин. — Нет… их не видал… А ты, мил человек, тоже их ищешь?
— Тоже? То есть?
— Да проезжал тут как-то один…
— Давно?
— Да, почитай… дней восемь тому назад…
— И куда он поехал?
— Дальше, — чуть улыбнулся хозяин. — На запад… к мертвым слободкам…
— Угу… ясно… А послушай, отец: могу ли я у тебя на ночлег стать?
— Отчего ж… изволь…
Первосвет ещё раз глянул на камни и с какой-то опаской пришпорил коня. Тот вновь храпнул, но поехал вперёд.
— Меня зовут Первосветом, — представился парень. — Я из Жодино…
— Редкое ноне имя, — заметил старик. — А меня зови Гаврилой… Я из рода Кривичей.
Первосвет лихо соскочил с коня, подвёл его к стойлу, привязал, затем скинул сумки да седло.
— Значит из Жодино? — переспросил хозяин хутора. — Я там многих знаю…
— Веригины мы…
— Эка удивил. Там Веригиных — пруд пруди. Ты, случаем, не сын Окатия Симеоновича?
— Случаем — он, — улыбнулся Первосвет.
— Ну, это видно…
— Вы знаете моего отца?
— Было дело… давненько. Мы с твоим батькой, почитай, наверное, только вдвоём-то из всего отряда и остались, — старик вздохнул и взялся за вилы. — А ты, Первуша, правильно сделал, когда камешек положил. А то нынешнее поколение не чтит память предков, их заповеди. Канийцами себя мнят…
— Что? — насторожился Первосвет.
Он совсем не понимал, о чём речь. Но старик замолчал, и пока парень протирал своему жеребцу вспотевшую спину, поил его да кормил, продолжал неторопливо прибирался во дворе.
Гаврила был относительно невысок, худоват, чисто выбрит. Ещё что бросалось в глаза — хоть и старенькая, местами заплатанная, но вполне ухоженная одежонка, а на ногах аккуратно подвязанные онучи.
Первосвет взвалил на плечо свои пожитки и подошёл к старику:
— Где мне можно расположиться?
— А заходи в дом, Первуша. Сейчас будем ужинать, — безразличным тоном сказал хозяин.
В доме было уютно, тепло. Пахло чем-то вкусным. В печке виднелся закопченный горшок, из которого, очевидно, и исходили запахи снеди. Судя по всему — каши.
Ужинали молча. В тишине угасающего дня было слышно, как где-то подпевает сверчок, как в окно постукивает тонкая ветка старой осины… как постреливает горящая лучина…
Сам дом тоже издавал какие-то звуки, словно будучи живым существом. И Первосвету вдруг подумалось, что и эта изба, и её хозяин, похожи друг на друга. Такие же старые, но вполне ладные.
— Извини, отец, коли скажу что-то дурное… но вижу, ты тут один, — подал голос Первосвет.
Он облизал ложку, а второй рукой потянулся к краюхе ржаного хлеба.
— Один, — согласно кивнул старик. И бесстрастно продолжил: — Жена была… дети были… давно… очень давно… Да вот видишь — уже и нету их…
Веки полуприкрыли его поблекшие печальные глаза. На впалых щеках проступили морщины.
— Вы служили? — уверенно проговорил Первосвет. Он даже не спрашивал, скорее — утверждал.
Многое в поведение указывало на то. И Первосвет живо сделал выводы.
Старик вздохнул и скупо ответил:
— Служил… отслужил… и награду получил…
Гаврила грустно усмехнулся. Потом зачерпнул ложкой очередную порцию каши и закинул её в рот. Неспешно отрезал себе ещё один ломоть хлеба, крепко посолил его и, хмуро уставившись в стол, стал откусывать да вяло жевать.
