Мирей Кальмель - Песнь колдуньи
Она почувствовала, как ей на плечо опустилась чья-то рука. Жерсанда стала на колени рядом с ней.
— Он начал с глаза, совсем как в случае с возлюбленным Мелиоры, — угасшим голосом прошептала она.
Слезы тут же повисли у Альгонды на ресницах. Сравнение было знаменательным, и все же…
— Зачем бы я подвергала его такой опасности, матушка? У Мелиоры были на то причины, а у меня — нет! Ты же знаешь, как сильно я его люблю, — сказала девушка обращая к матери искаженное душевной болью лицо.
Жерсанда покачала головой, прищурившись. Вокруг ее глаз появились черные круги.
— Некоторые вещи нам не дано понять, Альгонда. Думаю, ястреб видит дальше наших чувств. Он опасен.
— Думаешь, в Мелиоре гнездилось зло?
— думаю, в каждом из нас есть частичка зла.
Альгонда вздрогнула, услышав это.
— Он напал и на Филиппину.
— Она только что рассказала мне об этом. Будь осторожна, Альгонда. У меня нет таких способностей, как у тебя, но я хорошо тебя знаю. Знаю, что ты рассказала мне не все, знаю, что ты боишься будущего. Этот страх терзает тебя, это видно. Если позволишь ему возобладать, если утратишь свою правду, чернота, живущая в сердце трех сестер, поглотит тебя.
По щекам Альгонды текли слезы. Пальцем она провела по щетинистому подбородку Матье. Она перешла на шепот:
— А если уже слишком поздно?
— Никогда не бывает поздно. Он жив. Вы любите друг друга.
— Но я принадлежу Филиппине, ты же знаешь.
Жерсанда посмотрела в глаза дочери. Взгляд ее светлых глаз был полон нежности.
— Случится только то, чему ты позволишь случиться, кто бы и что тебе ни навязывал.
— Я тоже в это верила. Но теперь… Мне кажется, что я ни на что не могу повлиять.
— Кому ты доверяешь?
— Ну уж точно не Мелюзине. И в пророчество я тоже не верю. Что-то тут не так, я чувствую фальшь. Но в чем она? Я не знаю, хотя уверена, что от меня что-то скрывают, играют мною. Я перестала сама себя узнавать, матушка.
В комнате стало тихо. Женщины погрузились в свои мысли. Жерсанда заговорила первой:
— Я знаю только то, что Мелиора пожелала передать своим потомкам. Я никогда не пыталась найти во всем этом скрытый смысл. Может, напрасно. Но откуда мне было знать, что ты родишься, чтобы занять ее место? Сказать по правде, я почти забыла эту историю. Она стала для меня чем-то наподобие считалочки, какой матери учат дочерей. Не больше. Не обманывай себя, Альгонда. С тех пор как я узнала, страх и меня не покидает ни на минуту. Все матери мечтают о лучшей судьбе для своего ребенка. И я не исключение. Я не могу жить спокойно, потому что чувствую: над тобой нависла опасность. Более того, я вижу, что ты, моя малиновка, несчастна, а ведь раньше ты была сама радость…
Их пальцы переплелись. Мать и дочь всегда прекрасно понимали друг друга, и в радости и в горе.
— Что мне делать, матушка?
Жерсанда, вздохнув, качнула головой.
— На этот вопрос, увы, я не знаю ответа.
— Если бы ты могла убить ястреба, ты бы это сделала?
Жерсанда посмотрела на лицо Матье, на его закрытые глаза. В своем беспамятстве он казался таким умиротворенным… Даже улыбался…
— Если бы могла, то да, без колебаний, — наконец сказала она.
— Ты видела, как это случилось?
— Я вытряхивала простынь, высунувшись из нашего окна, и смотрела на ристалище. Матье подставил лицо солнцу. Он стоял, раскинув руки, с закрытыми глазами, и улыбался. Он не видел ястреба. А я увидела. Я попыталась прогнать его силой мысли, надеясь, что она найдет отголосок в твоих мыслях. На мгновение ястреб замер и посмотрел в мою сторону, как если бы почувствовал мое вмешательство, но не послушался. Тогда я закричала, чтобы привлечь внимание сокольничего. Но было слишком поздно. Крики Матье до сих пор звучат у меня в ушах. Все случилось так быстро! Раньше, чем он понял, что с ним произошло, птица взвилась в небо.
— Я не направляла ястреба в ту минуту, мама. Я была с Филиппиной и Мелюзиной, когда это случилось, — сказала Альгонда.
Жерсанда не стала больше ни о чем спрашивать. Важнее было понять, что же произошло. Она нахмурилась, кое о чем вспомнив.
— Прежде чем бежать вниз, возле ристалища я, по-моему, заметила Марту. Но я была так расстроена, что не знаю, так ли это или я ошиблась.
— Это не в ее власти, матушка.
— Кто же тогда?
Альгонда не ответила. Каким бы страшным ни казалось это предположение, оно снимало с нее часть ответственности. Но стоило ли обольщаться?
Девушка хотела было пересказать матери разговор со знахаркой, когда послышались легкие шаги. В комнату вошла Филиппина.
— Сидония попросила, чтобы я вас позвала, — шепотом сказала она Жерсанде.
Та встала и ушла, не желая заставлять баронессу ждать. Филиппина подошла к кровати.
— Кажется, он спокойно спит…
Альгонда пожала плечами.
— Он не будет таким спокойным, когда проснется и увидит, что с ним произошло.
— Можно я останусь с тобой? — спросила Филиппина.
— Это не ваше место, мадемуазель.
Филиппина дернула плечиком.
— Ты права, я должна быть на его месте…
— Я совсем не это хотела сказать.
— Значит, позволь и мне ухаживать за ним. Отныне мы трое связаны между собой.
У Альгонды не хватило духу ей отказать. Следуя примеру своей госпожи, она соединила руки в молитвенном жесте и опустила голову. Решение было принято. Мысль ее сосредоточилась на отряде сира Дюма.
Когда открылись новые морские порты на Средиземном море, порт Эг-Морт, долгое время единственный французский на побережье, стал логовом разного рода мошенников, грабителей и воров. Некоторые прикидывались матросами, чтобы ловчее обстряпывать свои делишки и ждали возможности наняться на богатый корабль. За время путешествия они узнавали, какой перевозится груз, его маршрут, и на первой же остановке сходили на берег, чтобы продать свои сведения пиратам за хорошую цену. Ангеррану, который под палящим солнцем въехал в город между башнями Бургиньон и Ля Пудриер, прекрасно было об этом известно. Оказавшись в городе, он не сводил глаз с тех, кто слишком близко подходил к его коню. На главной площади он видел, как вор выхватил у паломника кошелек и скрылся в тени церкви Нотр-Дам-де-Саблон под крики «караул!» своей жертвы, и никто даже не попытался его остановить. Ангерран хотел было ринуться за вором, но огромная толпа, собравшаяся на площади в этот рыночный день, показалась ему непроходимой. Он решил, что ему самому следует держать ухо востро, чтобы не лишиться своего кошелька.
Вскоре показался переполненный порт. Дюжина кораблей стояла у причала. В основном это были венецианские суда. Два каталонских судна и одно генуэзское напоминали обитателям города о том, что Людовик Святой построил его не без посторонней помощи. Ангерран ехал вдоль лавок, пока не достиг складских построек. Посреди ящиков, бочек и тюков, которые тут же грузились на спину носильщикам, бегали крысы, преследуемые мальчишками в лохмотьях, вооруженными пращами. Пузатый мужчина, который стоял, уперев руки в бока, с длинным кнутом, заткнутым за полотняный пояс, дал одному из мальчиков несколько мелких монет в обмен на его добычу. В этом не было ничего удивительного: когда на корабле слишком много этих тварей, они могут испортить груз раньше, чем он будет доставлен по назначению. И раз уж совсем извести их не получалось, то хотя бы уменьшить количество зверьков было просто необходимо. Тех крыс, которые уходили живыми от мальчишек, на набережной или на корабле поджидали коты.
