Галина Романова - Чара силы
— Ну вот, а говорила — устала, — проворчала Жива, очищая личико ребенка.
Он сучил ручками, выворачивался.
Златогорка о усилием подняла голову.
— Кто? — шевельнулись искусанные в кровь губы.
— Радуйся! — Жива приподняла младенца, шлепнула его, и малыш зашелся громким криком. — Сын!
— Дай. — Златогорка протянула дрожащие руки, и Жива положила новорожденного ей на грудь. Он был еще соединен с вей пуповиной, и, оставив мать заниматься младенцем, Жива торопливо и привычно сначала перетянула ниткой, а затем отрезала пуповину ножом.
Даждь, все еще держащий голову жены на коленях, только кривил губы в улыбке, не спуская глаз с ребенка. Щеки Даждя были влажны от слез, и он бережно нянчил, как младенца, свою левую руку. От локтя до запястья она была располосована ногтями Златогорки.
Увидев его рану, Жива ненадолго оставила мать с младенцем и подсела к брату.
— Получил в сраженье за свою семью, — пошутил он сквозь слезы.
Златогорка встрепенулась, услышав страшное слово.
— Он не будет воином! Я так хочу!
— Он будет чародеем! — улыбнулся Даждь, пока Жива останавливала ему кровь и обматывала раны чистой тряпицей. — Я свожу его в пещеры Святогора — будет наследник делам твоего брата. А потом ты родишь мне дочь… И мы обручим ее с… — Он вопросительно посмотрел на Живу.
— Сын, — кивнула она, не поднимая головы.
Убедившись, что все в порядке, Падуб присел на корточки у двери, вытирая рукавом доб. Он здорово замерз, стоя у двери, но войти в дом не мог, хотя теперь можно было и передохнуть.
Златогорка что‑то сонно ворковала сыну, качая его на груди. Она ни на что не обращала внимания и позволяла Живе хлопотать подле себя, наводя порядок. Чтобы не сидел без дела, Жива привлекла к работе Падуба, и он шастал туда–сюда, оставляя мокрые следы.
В такой мороз и вьюгу нечего было и думать переносить мать и дитя и дом, а потому поневоле первую ночь асе провели в бане.
Укрытая полушубком Живы, Златогорка отважно боролась со сном, не спуская глаз с младенца, и, чтобы не заснуть, повторяла его имя, меняя на разные лады и уже выговаривая сыну за то, что вырастет и будет баловником, за которым глаз да глаз нужен,
Даждь и Жива сидели около нее, Падуб опять пристроился у двери, как сторожевой пес. Он только что выходил во двор — завел коня Живы в конюшню. Выскочив сгоряча в одной рубахе, он теперь клацал зубами — холод был единственным, что ему не нравилось в верхнем мире.
Свечка озаряла рубленые стены. Брат и сестра сидели, держась за руки, и смотрели на младенца. Впервые в жизни поевший, он мирно спал.
— Принимала у меня сына мать, — тихо рассказывала Жива, — а пуповину ему я сама перерезала. Я долго мучилась — почти день и полночи. Зато знаешь, какой крупный — больше твоего!..
Златогорка ревниво вскинулась, мигом забыв про сон, и Жива поспешила ее утешить:
— С моим хлопот больше. Твой — радость одна!..
— Тебя Гамаюн позвал? — перевел разговор на другое Даждь.
— Да. Опять он. — Жива улыбнулась. — Он полетел за мной следом, да отстал. Должно, вернулся назад — в такую метель…
— Он настырный, — возразил Даждь. — Падуб, слышишь? Поутру съездим, поищем его!
Пекленец с готовностью кивнул, но не успел опять устроиться на полу, как насторожился, прикладывая ухо к двери.
— Там кто‑то есть, — сказал он. — Может, и Гамаюн..
— Добрался‑таки! — крутанул головой Даждь. — Замерз небось! Пешком по снегу с его лапами…
Он пошел к двери.
Златогорка привстала, загораживая малыша.
— Только не впускай его! — предупредила она. — Застудишь сына!
Даждь прислушался. Сквозь вой ветра доносились странные хнычущие звуки — так мог тихо плакать кто‑то сильно уставший и замерзший.
— Я провожу его в дом, — пообещал он.
Вскочивший Падуб набросил ему на плечи полушубок.
Улыбнувшись жене, Даждь откинул щеколду.
Дверь распахнулась от сильного рывка снаружи. Бросившийся на подмогу хозяину Падуб был отброшен в сторону, и чьи‑то темные тени вместе с ветром ворвались внутрь.
Погас огарок свечи. Пронзительно закричал проснувшийся ребенок. Златогорка вскочила, кидаясь к младенцу, но твердые руки, от прикосновения которых у нее все зашлось внутри, безжалостно отпихнули ее. Малыш захлебнулся плачем в чужих руках.
Порыв ветра оттолкнул и Даждя, он устоял на ногах, но не мог ничего увидеть в темноте. Слышал только крики и чьи‑то быстрые шаги.
Златогорка повалилась на лавку, потом вдруг опять схватилась за живот и закричала в голос. Догадавшаяся обо всем Жива бросилась к ней и закрыла собой от нависающих над ними теней.
— Дверь! — отчаянно закричала она. — Закрой дверь!
Падуб и Даждь ринулись наперерез теням, но опоздали — непрошеные гости выскочили, унося с собой новорожденного ребенка.
Мужчины выскочили следом — всадники уже выезжали за ворота.
— Кощей, — уверенно сказал Даждь. — Нашел!
— Это я виноват! — покаянно воскликнул Падуб. — Зачем оставил ворота открытыми!
— Не время сейчас, — осадил его Даждь. — Готовь коня. Вдогон поеду!
— Я с тобой!
— Нет. — Даждь даже оттолкнул пекленца, чуть не свалив его в сугроб. — Твоя забота — моя жена и сестра. Шкуру спущу, коль что с ними случится!
Падуб убежал.
В бане билась в истерике на полу Златогорка, Жива еле удерживала ее за плечи, уговаривая потерпеть. Она подняла на брата сухие невидящие глаза.
— Проследи, — бросил ей Даждь. — Вдогон поеду!
— Как? Куда? — привстала Жива. — Она же…
— Верни его! — закричала Златогорка, рванувшись к мужу. — Верни!
— Береги себя. — Даждь сжал кулаки. — Верну — или умру.
Не оборачиваясь, Даждь выскочил во двор, и через несколько мгновений верный Хорс уже мчал его по следам похитителей.
Проводив хозяина взглядом, Падуб обернулся на низкий полузвериный крик и зовущий его голос Живы. Он слышал истории, когда потерявшие ребенка матери сходили с ума, и с содроганием ждал, что ему придется усмирять потерявшую рассудок женщину. Но когда он вошел, Жива, удерживающая стонущую Златогорку, махнула на него рукой:
— Дверь закрой! Воды натаскай — и ко мне. Помогать будешь.
— Что? — не понял Падуб.
— Принимать второго.
Даждь погонял коня, идя по следу похитителей. Их крупные кони оставляли четкий след, взрывая заметенные бурей сугробы. Конечно, это не настоящие лошади — настоящих нежить боится и обходит за версту, но издалека этих тварей можно было принять за коней.
Долгая зимняя ночь успела подойти к концу, занимался невзрачный полусонный рассвет. Серый день вползал в теснины заснеженных гор, и Даждь отлично видел нескольких всадников в полуверсте впереди. Они пробирались по бездорожью, в то время как Даждю было легче идти по их следам. Он уже начал настигать их и готовился к битве.
