Любовь Пушкарева - Утраченный покой
Машина остановилась, не подъезжая к крыльцу, и с водительского места вышел Руман, как всегда в черной коже, и открыл заднюю дверцу, выпуская Седрика. После этого Руман обошел авто и открыл две другие дверцы, показывая, что никого больше в машине нет.
– Багажник, – скомандовал Тони, и Руман послушно открыл и его. Седрик тем временем ковылял к нам, он очень изменился, постарел. Нет, у него не появились седые волосы и морщины – из него ушли силы.
Во мне шевельнулась жалость. Сзади еле слышно вздохнула Эльвиса, и Шон стрельнул в нее рассерженным взглядом – он и Тони ни намека на жалость не испытывали: Седрик получил по заслугам.
Так оно и есть. Я подняла подбородок повыше.
Не доходя пару шагов, он опустился на одно колено, потом, неловко, и на второе. Ники и Венди быстро скрылись в доме, через мгновение и Эльвиса поспешила за ними – только охрана может быть рядом, когда сильный уничижается перед сильнейшим.
Седрик стоял молча, не подымая головы.
– Зачем ты пришел? – заговорила я первой.
– Вымолить прощение, – тихо ответил он.
– Разве Тени все еще терзают тебя?
– Нет. Перестали на четвертый день.
– Тогда чего же ты хочешь, Седрик? – обозлилась я.
Он поднял голову, его глаза затопила боль.
– Пати, я… Ты не представляешь, какой это был соблазн – моя сила в тебе…
– Ты прав! Не представляю! – очень некстати или, наоборот, вовремя вспомнилось, что он отправил Шона к вампам в надежде, что те расправятся с ним. Ублюдок.
– Я очень рад за тебя, – тихо произнес он.
– Да?
– Рад, что ты смогла стать прежней.
– Я не стала прежней, Седрик, – я сделала к нему шаг, и Кения шагнул вместе со мной. Он увидел фамилиара, и его глаза расширились.
– Встань и уйди, – скомандовала я.
Он встал.
– Меня прислал Фрешит, – произнес он. – Просит тебя вернуться в город и присутствовать на совете сегодня вечером. Он хочет объявить о смене правления.
– Что это значит?
– Что правим мы трое. Ты, Фрешит и я. Мелкие текущие дела мы решаем без тебя, а суд вершим только втроем.
– Понятно, – я развернулась, чтобы вернуться в дом.
– Пати…
– Что?
– У меня есть надежда? Надежда, что когда-нибудь ты сможешь смотреть на меня… без отвращения?
– Не знаю, Седрик, – честно ответила я.
Мы съездили в город лишь на вечер, утром вернувшись опять в поместье. На совете divinitas и оборотни приняли известие о нашем триумвирате насторожено, но скорее с надеждой, чем со скепсисом. И хоть Кения вел себя очень тихо и все время сидел под моим креслом, прячась за ноги, все заметили, что у белого универсала появился черный фамилиар, и ломали головы, к чему бы это. Седрик на Совете выглядел получше, чем утром, но опять же, скрыть то, что он пострадал и разделение власти не было добровольным, не удалось.
В общем, тем для разговоров и размышлений теперь у наших подданных предостаточно.
41
Наконец мучительный месяц истек, Тони вновь превратился в огромного косматого пса и радостно гонял престарелого Стивенсона, мощного серебристо-серого волка, по близлежащим лесам. Они оба оставались в полном рассудке, и можно было не бояться, что наутро нам придется возиться с двумя раненными или избавляться от трупа.
Боль в пальцах начала стихать и на третий день, кажется, прошла совсем, но я к ней так привыкла, что не сразу в это поверила.
Венди за этот месяц прикипела душой к тройке флерсов. Бедняжка чувствовала себя одинокой, ведь все разбились по парам, а веселая троица не давала ей скучать и все время вольно или невольно подпитывала.
Зеленая пара беженцев, помимо готовки и уборки, присматривала за Ландышами, и они тоже нашли общий язык. Весенний Оук был не настолько бел, чтобы будить «жажду», а осенняя Райм не настолько черна, чтобы приносить вред – идеальный баланс для несчастных калек. Радовало, что теперь есть на кого их оставить, и не надо снова тащить в город, где им намного хуже, чем здесь, на сильной земле. Я не забуду о них, не выброшу из головы, я буду искать разгадку этой головоломки, теперь это задача номер один.
После полнолуния мы засобирались в город. Венди предпочла остаться в поместье, присматривать за всеми и учиться работать с силой флерсов.
А нам по возвращению предстояла куча самых разных обыденных дел. Мне – разбираться с заброшенными делами ресторана, всем остальным – искать жилье на Манхеттене, поближе к моему дому. Мы семья и должны быть вместе, но в моей квартире всем сразу не разместиться. Лиан и Пижма вернулись с нами, и Кисс, к тайному горю Тони, тоже. Но меня не покидает надежда, что в квартире она станет более ленивой и успокоится.
А еще я не стала тянуть с отдачей долга и заказала самые лучшие и редкие сорта кофе. Погожим, но слегка прохладным утром осеннего дня Шон отвез меня в Бруклин.
Отшельник открыл дверь, как всегда глядя в глаза немигающим внимательным взглядом.
– Кофе, – вместо приветствия произнесла я, в руках у меня был большой бумажный пакет с баночками.
В квартире было сумрачно из-за невероятно грязных окон, но гнетущего впечатления это почему-то не производило.
Пройдя мимо хозяина на кухню, я принялась выкладывать банки.
– Не знаю, какой ты любишь, поэтому принесла разный.
Отшельник молча стоял и следил, как я закладываю банки в шкаф.
– Откроешь дверь, – то ли спросил, то ли попросил он.
Я послушно отправилась к входной двери и распахнула ее. Вик, согнувшись под тяжестью двух баклажек, переступил порог, а потом поднял взгляд. Удивление, страх, тревога вихрем промелькнули на его лице.
– Что это значит? – вскричал он, глядя мне за спину на Стража.
– Вик, Вик, не волнуйся, – поспешила успокоить я его. – Я просто принесла кофе.
– Просто кофе? – он недоверчиво уставился на меня, – Ага, а я вот просто воду ношу.
– Нет, ты не просто. Я знаю.
Он бросил баклажки и осел на корточки у стены, будто ноги перестали его держать. Я закрыла дверь и села рядом, не обращая никакого внимания на застывшего молчаливой статуей Отшельника.
– Вик… Вик, – я взяла его за руку и не знала с чего начать.
– Пати, я убиваю людей, понимаешь, убиваю тех, кого вижу второй или первый раз в жизни. И стариков, и женщин. Виновных и невинных. Я вынужден их убивать, потому что знаю: не сделай я этого, свершится зло куда большее, чем просто смерть кого-то одного.
– Я понимаю, Вик. Я все понимаю.
– Правда? – тихо удивился он. – Пати, я чудовище.
– Пока нет. Пока ты человек.
Он не нашел, что ответить.
– Прости меня… – горько вырвалось у меня.
