Ирина Котова - Королевская кровь-4
— Дура девка, — сказала мама и с тоской приложила руку к щеке. — Ой дура! В баню иди быстро. Твое счастье, что я топила, как чуяла ведь, хоть и не топлю по четвергам. Вставай, дуреха, парить тебя буду! Не хватало еще, чтоб с лихорадкой слегла мне тут.
— Сейчас, мам, — сипло произнесла Люджина, делая еще глоток вкусного, обжигающего ягодного чая. — Подожди.
Глаза ее закрывались, и тело все болело просто ужасно. Особенно там, внутри. Она даже не помылась после пробуждения рядом с Игорем — прямо так натянула на себя одежду и выскочила на улицу.
— Все получила, что хотела? — ворчала мать, мощно обрабатывая ее вениками — как порола. В их маленькой бане дух стоял тяжелый, дровяной и травяной. — Все получила? Не по тебе пряник, говорила же, голова ты бедовая. Любовь ей подавай, любовь, ну что, получила свою любовь? — она подняла тяжеленную кадку с горячим настоем, литров на тридцать, не меньше, и легко окатила лежащую раскрасневшуюся дочь с ног до головы — полились по простыне, по полкам сладко и вязко пахнущие потоки.
— Матушка Богиня, — ахнула мать, — а кровит-то еще! А синяков-то! Такая же неженка, как я, ох доченька, даром мы в плечах дуба шире. Ух я этому Иванычу-то глаза повыдавливаю! Да как же ты шла? Оно ж все промокло насквозь!
Люджина молчала, глядя в деревянную стену. Она ничего не рассказывала. Каким чутьем, как мать догадалась — не спрашивала. Она слушала материнское ворчание, едва заметно морщась от боли. И вспоминала.
В Форштадте она петляла, как заяц, стараясь не оставить следов. Нашла заведение, выглядящее подозрительно, зашла туда и спросила у бармена, где можно найти телепортиста.
За открытие Зеркала она отдала почти все деньги, что у нее оставались. Маг перенес ее на Север Рудлога, в городок, находящийся в 400 километрах от их дома. Там она купила билет на автобус, идущий по трассе мимо лесных хуторов, и попросила остановить, когда увидела знакомые места.
Затем она шла, не чувствуя холода и голода. Хотя не ела ничего со вчерашнего обеда — после посещения музея просто не смогла, а потом уже не до того было. И дошла. Разве могла она не дойти?
Завтра она снова встанет и будет жить, а сейчас можно полежать и подумать.
Мать все ворчала и ругалась, махая вениками — можжевеловыми, шпарящими, терпко пахнущими хвоей. Тело разогревалось, и в груди начало царапать. Не простуда, нет — рыдания. И капитан Дробжек, встав, на миг обняла свою любящую, беспокоящуюся мать, стиснула крепко, как только могла — и выскочила из бани прямо к небольшому озерцу перед домом.
— Куда! — крикнула мать. — Стой, бедовая! Выпорю! Кнутом отхожу, — пообещала она и в сердцах метнула вслед убегающей дочери полено из склада для растопки, — ах ты ж что творит!!!
Люджина пробежала голышом по толстому льду и с головой нырнула в обжигающую, покрытую тонким хрустким стеклышком прорубь. На миг оглохла и перестала ощущать хоть что-нибудь. Вынырнула и снова нырнула, задыхаясь. И еще. И еще. В темноту. В чистоту.
Ледяная, прозрачная и жгучая вода родного озера приняла ее не менее ласково, чем теплое южное море. Вылечила, освежила голову лютым холодом, вернула на место покачнувшийся было миропорядок, изничтожила обиду и злость.
Ни одна истерика в мире не может соперничать с темными глубинами северных озер. Ни одна проблема не сломает женщину, выросшую в темных хвойных лесах Севера. И боевой офицер Дробжек не стала плакать.
Мать еще ее парила, кутала, дала какую-то мазь — ею она пользовала коров после отела, уложила спать возле печки. Поахала, покачала головой — и пошла готовить побольше горячего ягодника и ставить на утро в горшках картофель с салом и луком. Окинула хозяйственным взглядом освещенный месяцем двор, заваленный утренним снегопадом. Будет с утра Люджине и работа, и согрев, и лечение. Махать лопатой — лучше всяких душевных разговоров сердце врачует. В этом мама Дробжек убедилась на собственном опыте.
Люджина спала — и сон ее был спокоен, ровен и чист. В отличие от находящегося далеко на юге Игоря Стрелковского, на которого не нашлось ни матери с кнутом, ни подходящей проруби. Если не считать штормовой гнев прочитавшей в его сердце морской царицы.
Глава 14
Люк Кембритч, Лаунвайт, Инляндия, среда
В загородной резиденции Инландеров, несмотря на ранний час и легкий морозец, пришедший-таки в центр страны, было многолюдно и шумно. Стелились по заснеженной земле дымы от десятков зажжённых костров, показывая направление ветра и позволяя греться аристократам, ожидающим выхода его величества Луциуса. Фыркали жеребцы и кобылы всех мастей, приученные не бояться огня, потявкивали тонкие остроносые борзые, тыкаясь друг в друга и нетерпеливо перебирая лапами, стремянные проверяли ружья и седла, мужчины курили, переговаривались и нетерпеливо постукивали себя по бедрам хлыстами, дамы щеголяли друг перед другом модными охотничьими костюмами.
Его величество Луциус Инландер открывал сезон конной охоты на лис и зайцев. А его светлость герцог Лукас Дармоншир, светски улыбаясь поглядывающим на него дамам и вежливо отвечая на приветствия мужчин, проклинал все это пестрое сборище, из-за которого ему пришлось вставать в четыре утра. Почему не поехать поохотиться после обеда, в чем сакральный смысл продирания глаз затемно?
Но что поделать — традиция. Хочешь не хочешь, а первую охоту сезона посещала вся высшая знать Инляндии.
«Весь список наследования как на ладони, — подумал Кембритч, закуривая очередную сигарету и поглаживая тыкающуюся ему в ладонь борзую. Собаки вились вокруг него, как вокруг большой сахарной косточки, и Люк терпеливо сносил их обожание, хотя на одежде уже красовались влажные отпечатки лап. — Ставь в лесу пулемет и рядком расстреливай всех в начале загона».
Вряд ли это было возможно — охрана наверняка прочесала весь лес и заглянула под каждую ель и корягу, да и по периметру были расположены посты — чтобы никто не мешал королевской забаве.
Мать Люка, леди Шарлотта, тоже была здесь и в лихо надвинутой на глаза меховой шапке и длинной амазонке казалась гораздо моложе своих лет. Она, в отличие от Люка, охоту любила. Ему же была недоступна прелесть массового преследования одного несчастного петляющего зайца. Если и охотиться — то на равную дичь, когда точно не знаешь, то ли ты ее, то ли она тебя. Да и верховая езда никогда не давала ему таких ощущений, как автомобили — разве может сравниться управление несущейся машиной и лошадью?
Люк досадливо затянулся и принял от слуги маленький дымящийся стаканчик кофе с коньяком. Горячий кофе взбодрил, алкоголь приятно пощипывал небо, и это несколько примирило его с несовершенством мира.
