Максим Далин - Моя Святая Земля
В нижней части шлема раскрылась клыкастая пасть, издав странный звук, вроде шелеста или шипения.
— Алвин, ты должен потребовать сам, — приказал Сэдрик.
Алвин, чуть не ломая Эральду руку, попытался что-то сказать, кашлянул. Эральд чуть толкнул его плечом, надеясь, что Алвин воспримет этот жест как ободрение — так и случилось.
— Верните мою душу! — крикнул Алвин — и голос не сорвался. — Её у меня украли!
Демон издал шелестящий стон, и из лавы, в которую превратился камень пола, поднялась громадная лапа, вроде раскалённой латной перчатки, только с кривыми когтями. На этой пышущей жаром ладони лежало крохотное полупрозрачное тельце грудного младенца.
Эральд успел ужаснуться, но тут же понял смысл действа: уже в следующий миг призрачное детское тельце сжалось в сияющую точку, в этакого мотылька из чистого света, мотылёк спорхнул с ладони демона — и словно впитался, втянулся в грудь шагнувшего ему навстречу Алвина.
И тут весь мир расколол ужасающий грохот, будто в небе над Святой Землёй взорвали ядерный заряд. Малый Замок вздрогнул до основания; Алвина отшвырнуло к стене, Эральд едва успел подхватить потерявшую сознание Джинеру. Сэдрик выкрикнул дико звучащее слово, снова полоснув себя ножом — и провал в преисподнюю закрылся, оставив лишь рдеющую звезду из раскалённого камня.
* * *Приходили в себя медленно, как выжившие в бомбоубежище после жестокого налёта.
Джинера с трудом открыла глаза, мотнула головой. Осознала себя полулежащей на руках Эральда и деликатно высвободилась, оправляя платье.
— Что это было, мессиры? — спросила она, облизнув губы в каменной пыли. — Что гремело?
Сэдрик, сидевший на полу, попытался подняться, но передумал. Подобрал нож, с третьей попытки сунул в ножны. Протянул Эральду руку — и Эральд помог ему встать.
— Что было… закрыл и запечатал, — сказал Сэдрик и закашлялся. — Помоги Творец больше никогда ничего в этом роде не делать… но всё, все адские твари — в аду. Лес чистый, город чистый… Алвин, ты жив?
Алвин сделал шаг от стены, пошатнулся и снова к ней привалился. Изменился он потрясающе: весь адский гламур слетел с него, как пыльца, рекламный лоск исчез — а заодно и ощущение ужасающей пустоты под ним. Алвин выглядел усталым и больным, глаза ввалились, под ними обрисовались синяки, в вороных кудрях появилась совершенно седая прядь — но лицо приобрело сложное выражение, человеческое, а не кукольное.
— Всё помню так ясно, — сказал он хрипло и тоже закашлялся, прижимая ладони к груди. — Ясно-ясно. Мерзко-мерзко. Тошнит… от себя.
Джинера взглянула с настоящим восхищением. Эральд подал руку — и Алвин притянул его к себе, будто, как и Сэдрик, хотел облегчить королевским даром боль в только что обретённой душе. Может, дар и подействовал, но как-то не так: Алвин неожиданно разрыдался, громко, не сдерживаясь и не смущаясь.
— Ничего хорошего не было… — еле выговаривал он, давясь слезами, — ничего, никого, никогда, только дрянь, подлые рожи, всегда больно… вокруг — гады, гады, папенька с маменькой сделали из меня щит, талисман, декорацию, ненавидели, брезговали, боялись — тварь бездушная, демон — но от идеи не отказались, нет! Я им был нужен, тварь бездушная! Власть ведь — через меня, через демона… И все так — ненавидели, боялись, брезговали — но нужен я им был, нужен — власть, деньги, статус, будь оно всё проклято…
— Понял, что ли? — тихо спросил Сэдрик.
Алвин взглянул на него мокрыми глазами:
— Да всегда я знал, только сказать не мог — слов нет, да и некому… Мою душу отдали — и своими кормили ад, заодно — суки, дешёвое скотство… А я — тварь — слышал, как они называют меня, чего там — всё время тянет бить, убить, вижу страх, злость, похоть — и тянет убить, но я — общий фетиш, артефакт, власть — и их тоже тянет ко мне… Бей своих, чтоб боялись чужие, безжалостность — доблесть, всем красиво — сами боятся и других пугают мной… Двор, власть, мерзость, трясина — есть души, нет — одно зло, одно…
Джинера погладила его по плечу, протянула платок. Алвин взял, шмыгнул носом и усмехнулся сквозь слёзы:
— Что, рыжая, не понравился я тебе?
— Ты сразу захотел меня убить? — спросила Джинера с простым любопытством, без тени враждебности.
— Ага, — Алвин неудачно изобразил улыбку. — Ты перепугалась, но стала царапаться. Взбесила.
— А если бы я была покорной и кроткой?
— Это ещё хуже, — признался Алвин. — Это просто слякоть. Враги — хоть люди…
— И сейчас хочешь убить?
— Нет. Никого из вас. И не захочу — у меня больше никого нет. И вообще — не уверен, что захочу хоть кого-нибудь. От грязи, боли, скотства — тошно, правда…
— Захочешь, — сказал Сэдрик. — Вот увидишь кого-нибудь из своего окружения — и снова захочешь, будь спокоен.
— Сейчас — даже думать об этом сил нет…
— Ребята, — сказал Эральд, — сейчас об этом рано. Лучше скажите, зачем демонам души? Вы ведь, наверно, хорошо знаете?
— Да уж, ясно, — кивнул Сэдрик. — Яснее некуда. Если каждый человек — замок, которым от них закрыт мир людей, то душу купить — всё равно, что ключ. Ты и сам понял, подозреваю, просто не хочешь, чтобы я издевался над твоим братцем…
— А почему во время обряда ты спросил, хорошо ли мне? Странно прозвучало…
Сэдрик замолчал, разглядывая пол. После долгой паузы с трудом произнёс:
— Да… так. Ад шепнул… — и заглянул Эральду в глаза. — Государь, прошу тебя, будь осторожен. Очень прошу, будь очень осторожен. Ты знаешь, я не трус и не слюнтяй, умею рисковать, а ад лжёт, но… пожалуйста. Ладно?
Эральд улыбнулся, кивнул.
— Конечно. А вообще, дамы и господа, мы молодцы. Мы уже сделали всё главное — закрыли аду вход в наш мир, да, Сэдрик? Осталось сплошное веселье…
— Ага, — вставил Алвин. — Сплошное веселье: суки из Совета, мрак в стране, пустая казна и прочие смешные пустяки…
— Не совсем пустая, — сказала Джинера. — Моё приданое.
— Которое должно было пойти на войну, — махнул рукой Алвин.
— Святая Земля не должна воевать, — сказал Эральд. — По крайней мере — так. А тем более — с Златолесьем, да ещё и за его счёт.
— Не должна. Не хочу. И так — кровищи… но надо же как-то барахтаться…
— Что-то придумается. Выплывем.
— Ага. Выплывай. Ты же — истинный, благой, любимчик Творца! Вперёд, под золотым штандартом…
— Выплывем вместе.
— Если уцелеем…
— Вы, благородные мессиры, — перебил Сэдрик, — мы сколько ещё будем тут сидеть? Не знаю, как вы, а я устал, я бы прилёг. И выпить бы чего-нибудь тёплого, что-то холодно…
— И я устала, — кивнула Джинера. — А можно уже выйти?
