dver_v_zimu - Элизиум, или В стране Потерянных Снов
— Но мы найдем способ тебя спасти, обещаю. Мы идем в правильном направлении, нам осталось недолго… Скоро эта дрянь, болота… они кончатся, мы пройдем по пустоши, и окажемся в таком месте, где земля твердая, где мы кого-нибудь встретим. А потом… потом мы увидим прекрасный город. На берегу бескрайнего моря. Он золотой, весь сияет, от закатного света. Так все и будет, поверь.
Драко решил, что ночевать слишком опасно, а потому к утру оба путника выбились из сил и едва переставляли ноги. Голос Драко охрип: он рассказал Поттеру все, что случилось с момента, как затерялся в городе-горе. Отсутствие ответов его не особенно смущало. Со смешком он сказал псу:
— Когда ты молчишь, ты кажешься умнее, чем когда ты был… тем, настоящим, Поттером.
Пес чихнул и клацнул зубами.
Драко порылся в сумке. У него осталось одно подгнившее яблоко и кусок хлеба.
— Полагаю, ты теперь совсем не расположен к вегетарианству, — сказал он.
Влажный взгляд глубоко посаженных глаз был загадочным, лукавым.
— Ладно, — Драко сдался. — Разделим по-братски. Если тебе не хватит сил тащить свой хвост по болотам… это еще хуже. И потом, кто знает, Гарри? Может быть, оголодав, ты вполне сможешь отгрызть кусок от меня? Будет вполне в твоем духе.
Он мрачно протянул псу половину яблока и хлеб.
Гарри проглотил предложенное за секунду и уставился на Драко с умильной игривостью ручной собачонки.
— А, отлично. Но мог бы и растянуть удовольствие. Лично я…
Он провалился мгновенно, легко — ушел в трясину по пояс. Его ноги опутало чем-то тяжелым и холодным, и потянуло вниз — не так, как на холме у цыганской стоянки, без всякой жалости, без возможности что-то сделать: Драко не мог пошевелиться, его грудь сдавило, руки взметнулись было вверх — и упали, и тут же ушли в вязкое, плотное месиво. Пальцы ловили опору, и каждое движение проталкивало его глубже — он только собирался докончить фразу, а уже был по плечи в болоте.
Пес метнулся прочь, зарычал, взвизгнул. Драко попытался подтянуть колени к груди — и опять ухнул вниз, на сей раз с головой. Вынырнул, плюясь и хватая воздух ртом.
— Гарри! Гарри, отойди, ты… делаешь хуж…
Он провалился в пустоту, в ледяное влажное безмолвие. И опять каким-то немыслимым движением вытянулся, вынырнул.
— Земля проседает! Отойди, — гаркнул он на пса, но Гарри не уходил, он метался вокруг, потом прыгнул вперед, распластался и, вытянув шею, схватил зубами ворот куртки.
Он тянул, рыча от напряжения и ужаса, тянул на себя, его лапы проваливались в тину, спина выгнулась.
Драко, помогая ему, безуспешно хлопал руками по тряскому месиву. Куртка затрещала по швам.
— Черт, — Драко чувствовал, что силы неравны. — Черт, да горгулья тебя забери, ты сейчас тоже провалишься… Нам нужна моя пика. Гарри! Гарри, отпусти меня! Подтащи ее сюда!
Пес не слушал. Или не понимал. Наконец Драко почувствовал, как густая похлебка под его ногами расступается, вода стала холоднее, но это была просто вода, нечто понятное и легкое — пес сумел подтащить его к краю, к зыбкой, но относительно надежной, поверхности тропы.
Драко заколотил руками, ногами, выбросил локти вперед и ощутил скользкий край, сплетенные корни и травы. Ухватился за них онемевшими пальцами, куртка сползла с его плеч и натянулась над головой. Драко сгруппировался, каким-то немыслимым движением сумел прокатиться вперед — тропа прогнулась под ним — и он остался лежать, хватая ртом воздух, слушая собственное мокрое, сиплое дыхание.
Пес выпустил его, лизнул макушку и упал рядом. Обожженный бок поднимался и опускался, быстро и неровно. От оголенной кожи поднимался пар. Драко сел, пошатываясь, все мускулы в его теле словно порвали на куски, а между ними затолкали толченое стекло.
— Я… я, — начал было он. Пес не шевелился, не скулил. — Я думал, мне конец… Гарри. Гарри, ты в порядке?
Драко ощупал его рану, волдыри лопнули и потекла какая-то розоватая липкая жидкость. Глаза пса помутнели, смотрели в пространство. Язык вывалился.
— Мерлин и Моргана. Пожалуйста. Гарри, пожалуйста. Совсем немного. Я обещаю. Будет много еды. Я обещаю…
Драко встал и попытался поднять пса. Тот тихонько зарычал.
— Боже мой, если ты не встанешь, я тебя пну, клянусь тебе, пну прямо по твоей гребаной ране! Ты в болото полетишь от такого пинка, ты… ты сдохнешь, прямо здесь, твою мать, Гарри. Ну же? Ну?!
Пес привстал. Его задние лапы дергались.
— Пожалуйста, давай пройдем еще немного… Где пика? Где она?
Драко нашел оружие и ткнул им перед собой. Пика ушла в чавкающую грязь.
— Да поднимайся же, ленивая тварь. Я ищу дорогу, она здесь… Я ищу ее, Гарри, вставай и иди со мной.
Понукая и угрожая, он заставил пса проползти вперед. Почва под ними больше не перекатывалась, только пружинила. Драко встал на четвереньки и обхватил грязную морду руками.
— Гарри. Еще только день пути. Еще совсем немного. Потерпи. Я знаю, что больно. Терпи. Посмотри на мою руку? Разве я жалуюсь? Разве я лежу тут, посреди топи, как последняя тряпка?
Драко оторвал кусок от подола рубашки и собрал вонючую жидкость с лопнувших волдырей. Гарри всхлипнул, совсем по-человечески.
— Тихо. Вот так.
Он смочил ткань в воде и опять прижал к раненому боку бедного животного.
— Молчи, не скули. Сейчас станет легче.
* * *И вновь он видел все с высоты воображаемого птичьего полета: человек бредет по опасной тропе, только на сей раз собаки нет рядом с ним.
Человек тянет за поводок из свитых кусков ткани, петля на шее у пса то и дело натягивается до предела.
Ноги у путешественника по щиколотку в грязи, волосы свисают сосульками, лицо блестит от пота и, может быть, от злых слез. Собака позади упирается, скулит, проваливается в вязкие лужицы, от которых поднимаются облака нестерпимой болотной вони. Бок у собаки облез, раны гноятся, мокнут. В ее глазах тоже слезы, но это отчаяние пополам с умоляющим, животным терпением: собаке больно двигаться, каждый шаг причиняет ей только страдание.
И все равно они идут: идут медленно, так смертельно медленно.
Солнце поднимается выше и пропадает в туманных полосах. Закат длится и длится, словно кто-то на небе забывает о ночи и долго любуется тем, как розовое переходит в бледно-желтое, желтое — в белое, белое — в синее, а синее — в черноту. Зажигаются звезды и смотрят вниз, на путников, на их дерганные шаги, слушают собачий скулеж и стоны человеческие. Смотрят долго, всю ночь напролет.
Драко уже не пытался притвориться оптимистом. Он уверился в том, что топи прикончат их двоих — не трясиной, так голодом, не голодом, так безумным, до костей холодом, не холодом, так гниющими от испарений ранами. Тем не менее, нечто, прежде отвечавшее в его голове за чувство опасности, отключилось, или пришло в полную негодность: он шел, уже сам не понимая, зачем и куда. Что-то сродни тому, что было с ним на леднике, но усиленное во много раз: чувство, что не идти нельзя, но без знания, без уверенности, даже без цели.
