Глен Кук - Белая роза
Лицо Молчуна почернело от видимой муки. Бесконечный миг он стоял, раздираемый обетом, любовью и ненавистью, и, быть может, высшим долгом. По щекам его потекли слезы. А потом исполнилось мое давнее желание, и я готов был расплакаться сам.
Молчун заговорил.
– Ритуал завершен. – Ему трудно было произносить слова – Я именую тебя, Доротея Сенджак. Истинно именую тебя, Доротея Сенджак.
Мне показалось, что сейчас он упадет в обморок Но этого не случилось.
Упала Госпожа.
Ворон приближался. Словно мало мне боли.
Мы с Молчуном смотрели друг на друга. Думаю, я выглядел не менее измученным, чем он. Потом он кивнул со слезами на глазах. Между нами был мир. Стоя на коленях, мы расплели тела наших женщин. Я прощупал шею Душечки; Молчун нервно наблюдал.
– С ней все будет в порядке, – успокоил я его.
С Госпожой тоже, но ему это неинтересно.
Я до сих пор не знаю, чего обе женщины ожидали в тот момент. Сколько каждая из них отдала року. В ту минуту кончилась их власть над миром. Душечка лишилась безмагии. Госпожа лишилась волшебства. Они нейтрализовали друг друга.
До меня доносились вопли. Рушились наземь ковры. Всех этих Взятых Госпожа брала сама, и после случившегося на равнине она позаботилась о том, чтобы ее судьба стала их судьбой. Теперь они сгинули. Скоро к ним придет смерть.
На поле боя почти не осталось волшебства. Умирал Следопыт, забитый Властелином до смерти. Надеюсь, он ушел счастливым.
Но это был еще не конец. Нет. Оставался еще Ворон. Когда ему осталось пройти еще полсотни футов, он перестал цепляться за Кожуха и двинулся к нам, точно воплощенное возмездие. Взгляд его не отрывался от Госпожи, но по походке его видно было, что это представление, что он сейчас будет совершать подвиг во имя Душечки.
Ну, Костоправ? Позволишь?
Рука Госпожи вздрогнула в моих ладонях. Пульс слабый, но есть. Может быть…
Может быть, обойдется блефом.
Я подобрал свой лук и стрелу Хромого.
– Стой, Ворон.
Он не послушался. Наверное, не слышал. О черт! Если он не… Все пойдет вразнос.
– Ворон! – Я натянул тетиву.
Он остановился. Воззрился на меня, точно пытаясь припомнить, кто я такой.
На поле боя воцарилась тишина. Все взгляды устремились на нас. Молчун опустил на землю Душечку, которую нес в город, обнажил меч, держась между ней и источником угрозы. Почти забавно было наблюдать, как мы, точно близнецы, защищали женщин, чьи сердца нам не завоевать.
Гоблин и Одноглазый осторожно двинулись к нам. Я не знал, на чьей они стороне, но впутывать их не хотел в любом случае. Это должна быть дуэль: Костоправ против Ворона.
Черт. Черт. Черт. Ну почему бы ему просто не уйти?
– Все кончено, Ворон. Убийств больше не будет. – Кажется, мой голос начал давать петуха. – Слышишь? Все потеряно, и все выиграно.
Он смотрел не на меня – на Молчуна и Душечку. И сделал шаг.
– Хочешь стать еще одним покойником? – Проклятие, переблефовать Ворона еще никому не удавалось. Смогу ли я? Придется.
Одноглазый благоразумно остановился в десяти футах от нас.
– Что ты делаешь. Костоправ?
Меня трясло. Все тело, кроме рук, хотя плечи ныли от напряжения – так я натягивал тетиву.
– Что с Ильмо? – спросил я. Горло мое перехватило. – Что с Лейтенантом?
– Безнадежно, – ответил он то, что я и так чувствовал сердцем. – Оба мертвы. Опусти лук.
– Не раньше чем он бросит меч. – Ильмо был моим лучшим другом столько лет, что и не сосчитать. Глаза мне застили слезы. – Они мертвы. Значит, я остаюсь командиром? Старший по званию из выживших, так? Мой первый приказ: мир! Немедля! Все это сделала она! Она отдала свою силу ради этого мира! И никто не посмеет ее коснуться. Пока я жив.
– Тогда мы это изменим, – проговорил Ворон. И двинулся вперед.
– Чертов упрямый осел! – взвизгнул Одноглазый, бросаясь к Ворону.
За моей спиной послышались шаги Гоблина. Слишком поздно. В Вороне было куда больше сил, чем можно было подозревать. И его подстегивало безумие.
– Нет! – заорал я. И спустил тетиву. Стрела пронзила бедро Ворона. Ту самую ногу, на которую он якобы хромал. Он упал с изумленным видом. Меч его отлетел футов на восемь. Лежа в грязи, Ворон смотрел на меня, не в силах поверить, что я в кои-то веки не блефовал.
Мне и самому трудно было в это поверить. Кожух завопил и попытался кинуться на меня. Я, не глядя, огрел его луком по голове. Мальчишка отбежал и захлопотал над Вороном. Снова тишина и молчание. Все смотрели на меня. Я закинул лук за спину.
– Заштопай его, Одноглазый.
Я прохромал к Госпоже, опустился на колени, взял ее на руки – для владычицы мира она была страшно легкой и хрупкой – и последовал за Молчуном к городским руинам. Бараки еще горели. Странное зрелище мы представляли, с женщинами на руках.
– Вечером отрядный сбор, – рявкнул я оставшимся в живых братьям. – Явиться всем.
Я не поверил бы, что способен на такое, пока не сделал сам. Но я нес Госпожу на руках до самого «Синелоха». И пока не опустил ее наземь, лодыжка меня не беспокоила.
Глава 59. Последнее голосование
Прихрамывая, я вошел в то, что осталось от общей залы «Синелоха», поддерживая плечом Госпожу и опираясь на лук. Лодыжка меня убивала. А я-то думал, что все давно зажило.
Госпожу я опустил в кресло. Она была слаба, бледна и, несмотря на все наши с Одноглазым усилия, с трудом держалась в сознании. Я твердо решил не выпускать ее из виду. Опасность не минула. У ее подчиненных больше не было причин с нами миндальничать. Да и сама Госпожа находилась в опасности – исходящей не столько с стороны Ворона или моих товарищей, сколько от нее самой. Она впала в глубочайшее отчаяние.
– Все пришли? – спросил я. Присутствовали Молчун, Гоблин и Одноглазый, Бессмертный Масло, в очередной раз раненный после очередного боя, и его постоянный спутник Ведьмак. Мальчишка-знаменосец Мурген. Еще трое из Отряда. И, конечно, Душечка у Молчуна под боком. На Госпожу она старалась не смотреть.
Ворон с Кожухом высовывались из-за стойки – пришли без приглашения. Ворон оставался мрачен, но, кажется, взял себя в руки. Он не сводил взгляда с Душечки.
Душечка была страшна. Ее ударило сильнее, чем Госпожу. Но она победила. Ворона она игнорировала еще старательнее, чем свою противницу.
Между этой парой случилась стычка, и я кое-что подслушал – реплики Ворона. Душечка очень явно выразила свое недовольство неумением Ворона привязываться к людям. Она не выгнала его. И не изгнала из своего сердца. Но он не смог обелить себя в ее глазах.
Тогда Ворон сказал несколько гнусностей о Молчуне, хотя и дураку ясно, что Душечка испытывала к тому лишь дружеские чувства.
