Олег Верещагин - Оруженосец
Мальчишка хотел было присесть, но понял, что, присев, встать уже не сможет. Раз росчисть — значит, недалеко селение или хутор. Надо осторожненько посмотреть и добыть еды и коня. Если можно — коня, еды — обязательно.
Он пошёл по краю поля — так, чтобы в наступающей медленной темноте не выделяться на фоне леса. Вспомнил об убитых — двух вастаках и холмовике. Пошевелил рукой, вспомнил и то, как туго меч вошёл в тело всадника, пробив кольчугу. Хорошо получилось, недаром его мучил Эйнор. Да и не ожидал вастак левшу. Когда-то, читая книжки, Пашка не верил, что пеший может одолеть всадника даже один на один. Оказалось — может, если не струсит и если его полтора месяца лупить то крагой, то перевязью, то ножнами меча, то сапогом, то тренировочной палкой.
А если не лупить… то голова такого пешего сейчас лежала бы на прогалине отдельно от тела. Зато были бы соблюдены все права ребёнка и человека.
«Полтора месяца, — повторил он мысль. — Я тут уже полтора месяца, что ли?!» Но эта мысль не задержалась — хотелось есть и отдохнуть.
Он шагал краем поля по сырой дороге, набирая на сапоги всё новые и новые комья грязи, ещё минут пять или около того. Потихоньку темнело больше и больше, а потом появилась тропка, вильнула за лес — и уткнулась в открытые ворота в деревянном тыне, за которым поднималась приземистая крыша дома. Одного — не селение, хутор. И на хутор холмовиков было не похоже — Гарав помнил их дома, совсем не такие. Скорей тут было что-то пригорянское… и первый же увиденный Гаравом человек подтвердил его мнение.
В воротах стоял мальчишка — повыше Гарава, в грубой рубахе и штанах, босой, с непокрытой черноволосой головой. Смотрел издалека подозрительно, держал тройчатку, как копьё. Точно пригорянин. То ли он как-то услышал Гарава, то ли просто вот так вышел из ворот удачно — неизвестно…
Гарав поднял руки — точнее, протянул перед собой.
— Я не разбойник и не буду нападать. — Сказал он, останавливаясь. — Я хочу немного поесть и отдохнуть. Где старшие, позволят они мне это?..
…Лошадь у них была. Одна.
А из старших — только женщина, усталая и тихая. И две девчонки. Лет по 8-10. Где её муж и отец этих девочек и угрюмого паренька по имени Орикон, Гарав не стал спрашивать. Ему было довольно и того, что можно было сесть и выскрести деревянной ложкой миску пшённой каши с маслом. И выпить большую кружку пива — не очень свежего, правда. И даже большой сухарь — другого хлеба не оказалось в доме — был радостью.
И теперь Гарав смотрел на свои мокрые следы на выскобленном полу.
— Наелся, господин? — спросил мальчишка. Женщина и обе девочки молча смотрели, перебирая пальцами у прялок.
— Да, спасибо… — Гарав отодвинул кружку. — Я на восток иду, — решился он. — Где дорога в Раздол?
Они были явно не холмовики. И стоило рискнуть.
— Нет туда дороги, — сказал Орикон. — Вернее, есть, через лес. Она одна там. Но там уже месяц никто не ходит. Там гауры. Стая. Оттуда не выходят, только и через лес никого не пускают.
Гарав кивнул. Ну что ж. Ожидаемо.
— Мне нужна лошадь, — сказал он, подняв голову. — Где можно достать?
Женщины замерли на миг. Мальчишка быстро оглянулся на них. Потом снова посмотрел на Гарава. Под глазами у парня появились круги.
Понял всё.
— Нет тут никого, кроме нас, — сипло сказал он. — А у нас одна.
— Вот… — Гарав стащил зарукавье, бросил на стол. — Трёх лошадей можно купить.
— Где купить? — Мальчишка даже не посмотрел на золото. — Всех лишних забрал князь Руэта, по одной оставил на семью. Сейчас самая работа как раз. Лето. Мне что, на золоте твоём ездить… господин?
— Мне лошадь нужна… — Гараву было мерзко до тошноты, но в то же время в нём жило ощущение своей высшей правоты… и ещё какое-то пакостное чувство силы. — Бери золото и покажи, где сбруя под верх.
— Не дам я лошадь, — покачал головой мальчишка. И посмотрел на лежащий на столе нож. Тут же отвёл глаза, взглянул снова на мать и сестёр. — Мы тебя накормили, напоили, господин. Обогрели. Хочешь — ночуй. Хочешь — дальше иди. А лошадь я тебе не дам, господин.
— Ты дурак, — тихо сказал Гарав, борясь с этой силой. — Я бежал из Карн Дума. Понимаешь ты — из Карн Дума. Может, я один весть несу. Может, если я её не донесу, не то что твоего хуторка паршивого — вообще ничего живого до самых Мглистых не будет… Или тебе всё равно, законные князья или Руэта с его Господином?
— Мне всё равно, при ком мамка с сестричками с голоду помрут, — сказал мальчишка и взял нож. — Уходи добром и золото своё бери.
«Господин» он уже не добавил.
— Заберу, — сказал Гарав. — Заберу и хутор твой спалю. Дай добром, бери золото — последний раз прошу. Я воин, я не разбойник.
— Мне всё равно, кто нас по миру пустит, — сказал мальчишка. И прыгнул.
Драться он, как видно, умел. Но Гарав и в прошлые времена поставил бы на себя. А уж сейчас… Он в броске встретил мальчишку — подставил под запястье руки с ножом предплечье, а левой — рабочей — ударил парня в ухо с маху. Тот полетел обратно, роняя нож и опрокидывая скамью. Женщина не закричала — прижала к себе хнычущих девочек. В её глазах были тоска и покорность Тому, Кто С Оружием.
Желудок скрутило. Гарав нагнулся, толкнул зарукавье по столу. Задержал взгляд на поднимающемся мальчишке.
— Не надо, — попросил Гарав.
И сшиб кинувшегося парня — на этот раз ногой. А потом — в третий — ребром ладони под ухо.
Теперь Орикон не встал.
Девочки тихо плакали.
— Мне лошадь нужна, — угрюмо сказал Гарав. — Золото я оставлю. И лошадь отпущу за лесом. Слово чести — отпущу…
…В желудке огнём горели каша, пиво и сухарь.
Глава 27,
в которой Гарав встречает поющего эльфа
Случилось то, чего Гарав ожидал в общем-то. Он старался беречь коня (мелкого, хотя и крепкого), чередовал рысь, галоп, шаг… Но через лигу конь стал сопеть, через три — засекаться, а через пять — лёг, и Гарав еле успел соскочить.
Нельзя было сказать, что Гарав испугался, хотя понимал, что без коня ему не выбраться из этих мест до полной темноты, а значит… Пашка — Пашка, может, и испугался бы. Гарав присел рядом с конём и выругался на весторне, вспомнив своего Хсана. Да, тот бы не пал после такой скачки… Крестьянская лошадь, что с неё возьмёшь!!!
— Может, встанешь? — пробормотал он, поднимая конскую голову за ноздри. И понял — нет, не встанет, загнал до предела. Может, и поднимается… поднялся бы. Утром. Но до утра есть все шансы просто не дожить. — Ладно… — Мальчишка поднялся, стал расседлывать и рассупонивать коня. Вдруг оклемается, так зачем ему дохнуть из-за людских дел? Конёк, видно, почувствовав, что человек хочет, но не может ему помочь, сам приподнял голову, тихо заржал и даже попытался встать на ноги, но не смог.
