Надежда Первухина - Имя для ведьмы
— Не многовато ли атрибутов? — позволила себе усомниться я.
— Ученей ученых хочешь быть, девка? — усмехнулась баба Катя. — Давай-ка лучше делай, что говорить буду.
Я повиновалась. В конце концов более молодая ворожея всегда обязана подчиняться старой и опытной. Амулеты мы повесили себе на шеи, траву положили Наташе на лоб, плечи и, пардон, лобок. Миску наполнили водой и накрыли платком. В песок воткнули свечу.
— Яйца куда? — поинтересовалась я.
— Пока пусть возле миски лежат Не до них еще.
Из недр своей длинной, в многочисленных складках юбки баба Катя извлекла небольшую засаленную книжечку. Открыла на нужной странице и, многозначительно глянув на меня, принялась нараспев читать:
«Ой, да не вечер, да не вечер, да над моею головой! Да среди ровныя долины дуб зеленеет молодой. Ой, летят утки и два гуся, ой, светит полная луна! Эх, кого люблю, не дождуся, да разбудите вы меня-а-а!»
Баба Катя закончила на мотив знаменитой «Калинки» и притопнула пяткой. Сама собой вспыхнула свеча в коробочке с песком, а под платком явно заколыхалась вода. Но самое главное — Наташа с закрытыми глазами поднялась с дивана и с покорно опущенными плечами встала напротив нас.
— Приступаем ко второму этапу, — шепотом объявила гадалка. — Бери свечу и трижды обходи вокруг Натальи.
Я послушно двинулась, как мне было указано, пытаясь избавиться от неприятного ощущения, что Наташа сквозь плотно сомкнутые веки смотрит на меня. А тем временем гадалка запела приятным негромким голоском старинную плясовую, только с немного измененным текстом:
Посею лебеду да коноплю,
Кого припомню, тех и полюблю,
Моих друженек-подруженек,
Моих кумушек-голубушек.
Погорела лебеда — не беда.
Погорела конопля — ля-ля-ля.
Я с подружками гулять пойду,
Добра молодца себе найду!
— Какого еще «добра молодца»?! — возмутилась было я, но гадалка шикнула на меня и велела передать ей свечу. Я только протянула руку с огарком, как вдруг Наташа, не открывая глаз, молниеносно перехватила у меня свечку!
— Нельзя! — не своим голосом вскричала гадалка, но было поздно.
Наташа открыла глаза, и мы увидели, что зрачки в них серебряно-зеркальные. Зеркала отразили пламя свечи, и Наташа внезапно начала двоиться, троиться, умножая свои копии, которые выходили за черту защитного круга и превращались в скалящихся злобных чудовищ.
— Где я? — мертво спросила Наташа.
— Где, где, где? — глумливым хором подхватили ее двойники.
— Вика! — закричала баба Катя. — Держи настоящую! Не дай ей выйти за черту!
— А как я определю..
— Смотри быстрее!
И гадалка разбила одно яйцо над белым платком, покрывавшим чашу. Из яйца во все стороны на многочисленных Наталий брызнула ярко-алая кровь. Мороки тут же исчезли, шипя и воя, а я схватила за руку оставшуюся Наташу. Она посмотрела на меня бессмысленным, но все-таки человеческим взглядом, из ее глаз исчез зеркальный блеск… Неожиданно ее начало рвать, баба Катя едва успела подставить чашку с водой. И тут мы увидели, как изо рта Наташи в воду упала маленькая зеленая ящерица. Вода закипела, гадалка быстро накрыла чашку платком и пробормотала: «Чур нас, чур!» Я крепко держала Наташу за плечи, она дрожала и вдруг прошептала вполне осмысленно: «Мне плохо. Помогите».
— Усади ее на диван, — приказала мне баба Катя. — Дело идет на лад, тьфу, тьфу, кабы не сглазить!
Опять-таки из своей таинственной юбки гадалка извлекла пластиковый стаканчик, потерла его пальцем, пошептала и разбила в него второе яйцо. Обычное, с желтком и белком. Взболтала погасшим oгарком свечи и протянула мне.
— Дай ей, пусть выпьет залпом.
Наташа испуганно смотрела то на гадалку, то на меня.
— Пей, это лекарство! — сунула я ей стакан. Наташа повиновалась.
— Какая гадость! — поморщилась она. — Ой, как же у меня голова болит! Скажите, пожалуйста, милые дамы, кто вы такие и как я сюда попала?
Гадалка махнула рукой, и мы перешли на телепатическую связь.
— Баб Кать, что вы с нею сделали?
— Фу, темнота! Знаешь ведь, яйцо — символ жизни и очищения. С первым яйцом я из нее всю остатнюю нечисть изгнала и порчу наведенную. Со вторым — вернула разум. А третье яйцо возвращает память. Давай решать: будем возвращать ей память о том, как она буянила, бесновалась да непотребной тетке твоей служила, али нет?
— С точки зрения гуманизма мы не вправе.
— Засунь свой гуманизм знаешь куды!… А ежели с ней рецидив приключится и она опять бесноваться начнет?
— Ну, не знаю… А если ей память вернуть избирательно? Ну, что была в секте, одурачили ее там, и теперь она хочет выступить против этой самой секты.
— Хитро. Только для этого окромя памяти еще и гражданская совесть требуется. Или вообще какая-нибудь совесть. А по-моему, с совестью у твоей Наташки явная напряженка.
— Так давайте ей, того, стимулируем развитие данного чувства. Пусть все помнит и стыдится содеянного! Чтоб больше не повторять…
— Сложно это. Ну давай попробуем. Хотя это тоже идет вразрез с принципами этого самого твоего гуманизма.
— Наташенька, ты послушай нас внимательно, — улыбаясь как постригшийся в монахи аллигатор, заговорила баба Катя. — Ты тут не случайно. Злые люди на тебя плохую болезнь наслали, а мы вот сейчас тебя вылечим.
— Кто это — вы? — недоверчиво сощурилась Наташа. — Народные целители?
— Они самые, девонька… Ты рубашечку-то с себя сними, не стыдись, что нагая, окромя нас, тут нет никого, некому подсматривать. Вот так. А теперь возьми яичко правой рукой, смотри не разбей, да и поводи им по всему своему телу… Аккуратней, милая, это очень важная процедура.
Я только и могла, что наблюдать, как Наташа неумело, но старательно ведет куриным яйцом по своим плечам, животу, бедрам… Гадалка была права — это самый важный этап исцеления. Если яйцо разобьется, все пойдет прахом, к Наташе не только не вернется прежняя память, она и вновь обретенного разума лишится. Причем необратимо. Навсегда.
Но все прошло успешно. Гадалка осторожно приняла из рук Наташи яйцо и проговорила над ним: «Меж высоких хлебов затерялося, меж гремучих холмов закаталося, горе-горькое по свету шлялося, да Наталье оно не досталося!» Яйцо вспыхнуло в ее руках и развеялось белым дымом.
— Вот и все, — устало выдохнула баба Катя. — Сеанс окончен. Вика, ты подыщи Наталье какую-нибудь одежонку, не след ей голяком стоять…
— Вика? — Наташа внимательно уставилась на меня. — Почему мне кажется, будто я тебя знаю? Мы знакомы?
