Сергей Мельник - Барон Ульрих
— А вы, стало быть, барон, не из Когдейров? — озвучил витавшую мысль один из старичков.
— Не, не из этих. — Заслушавшись, я только сейчас обратил внимание на свою тарелку.
— А чьих, стало быть? — Старики переглядывались, видимо, предчувствуя неладное.
— Ульрих я, рингмарский, слыхали, поди? — Курочка хоть и остыла, но все равно была хороша.
— А тутова как? Проездом? — с надеждой в голосе, робея, спросил самый смелый.
— Да не то чтобы… — Признаюсь, я немного смутился. — Война тут у нас с вашим Нуггетом. Я тут намедни Норвшлиц воевал, а пока барон Нуггет с войсками идет, думаю, чего без дела сидеть, чего ждать? Вот еще ваш Кугермат захватил, все ж дело.
— И то верно, чего ж без дела-то сидеть, — охотно закивали старички, делая огромные глаза, чуть ли не со слезами поглядывая на выход. Видимо, догадались, горемыки, куда попали.
— Но вы это — не подумайте чего! — Я погрозил им пальцем.
— Да мы че? Мы ниче! — тут же заверили они.
— Так, говорите, зверь опять народец рвет? — Откинувшись на спинку стула, я задумчиво потягивал травяной отвар. — Почему решили, что такой же? Может, и вправду медведь в этот раз?
— Не, Конпа тела смотрел, говорит, лютень, не иначе, — тихо буркнул один из них.
— Кто такой Конпа?
— Ну один из выживших, тот малец, что деру дал тогда из-под Мекты, когда охотнички в лес шли. — Старики, видимо, уже не рады были, что сюда пришли.
— Ладно. — Я повернулся к стоящему за спиной семьдесят третьему. — Дай дедам по серебрушке и проводи до ворот, а вы, почтенные, ведите ко мне сюда вашего Конпу, если хотите помощи. А то я без дела сейчас сижу, могу еще чего невзначай завоевать.
— Да не, не надо, будет Конпа, а как же, — дружно заверили они меня, пятясь к выходу и отвешивая поклоны.
Товарищ Конпа пришел сам, было ему по виду в районе пятидесяти годков, вид имел дикий и непотребный. Чистый дикарь, шкуры, перетянутые кожаными ремешками, куча костяных амулетов, всклокоченная борода и свалявшиеся волосы.
— Барон. — Поклон сделал уважительно, но глаз не опускает. — Спрашивали?
— Да. Ты смотрел тела пастухов?
Тот кивнул.
— Расскажи, что увидел и о чем подумал.
— Мертвяков увидел. — Он пожал плечами. — А то, что лютень их подрал, так то, ваше сиятельство, чистая правда. Видел я уже такое в Мекте в те времена, а теперича недалече от нее то же самое. Коли интересно, обскажу. Прикус у зверя заметный, не лапой не работает, как медведь, когтем не рвет. Вышел на стоянку тихо, так лесной зверь не сделает, особливо к костру, все трое лежат рядышком.
— Ты старого-то лютеня тело видел? — Мне стало по-настоящему интересно.
— А то как же. Видал. Нашу деревню тогда на погребение согнали, благородных из свиты господина Нафаля. — Он, похоже, сам имел в этом деле интерес, вон как глаза сверкают.
— Волк? — Я во время разговора, прикрыв веки, шерстил книги по монстрам из библиотеки Дако.
— Все говорят так. — Ага, вот и интерес его! Вон как ответил, сам, видно, с охотой на ты, из леса не вылезает, знает что-то, видимо, говорил об этом людям, да на смех подняли.
— Сам как думаешь? — По справочникам пока по описанию подходило три вида: это гарха, большая ездовая собака урохов, или орков, оборотень стандартный, так сказать, vulgaris, и огненная гиена джуга, правда, в северных широтах не встречающаяся.
— Оборотень, — сказал и с вызовом посмотрел, значит, верно, уже поднимали на смех его теорию.
— Объясни. — Вижу, хочет сказать, почему бы не дать человеку высказаться, сам же пока стал подбивать статьи и описания по этому виду трансморфов, очередному эху войны, оставшемуся наследию темных эльфов.
— Все думают: гарха! — Он аж ногой притопнул. — Но гарха не волк, гарха — собака! Прикус! Все смотрят, но не видят! Волчий от собачьего отличается!
— Еще. — Признаюсь, в таких тонкостях я не сведущ.
— В небылицах наплели: плоть жрет, потроха выедает, так это не так, чистая смерть, убийство ради убийства, не играет, не тянет, каждый жест — смерть. Это не охота дикого зверя, это работа разумного.
Я жестом предложил ему сесть за стол, где расторопная прислуга принялась накладывать ему снедь на тарелки. Он, в отличие от старичков, уселся без испуга и уговаривать себя не заставил.
— Землю свою охраняют они, вот что я вам скажу.
— Они? — Я уцепился за его слова, подавшись вперед и пристально его рассматривая.
Повисла тишина, мужик сидел ни жив ни мертв, похоже, он сам испугался того, что сказал.
— Давай, Копта, раз уже начал, то досказывай, вижу же, что знаешь гораздо больше, чем говоришь.
Он залпом осушил кружку с вином, совершенно не обращая на меня внимания, уходя куда-то в себя.
— Я тогда молод был, только тринадцать исполнилось, — начал он свой рассказ. — Мы жили в Поренке, это день ходу от Мекты, молодые парни умудрялись за ночь добегать к их девкам на свиданку. Жили как все, небогато, но земля хорошо в наших краях родит. Батя мой еще охотой промышлял с мужиками, они часто загоны с мектийцами по осени устраивали, на зиму зверя в прокорм взять. Лес-то рядом, вон за Мектой самый что ни на есть лес, не дурной подлесок, а мощь вековечная. Жили, годами промысел ведя, что ни говори, да разное бывало, всякое на охоте. Батя мой братьев старших уже три осени с собой на загон брал, а меня тогда впервые.
Он замолчал, я не торопил, видно, человеку нелегко память бередить, да и я примерно догадываться стал, что не просто так мальчишка тогда живым ушел.
— В те года война меж пиктами и орками была, не упомню, что там до чего, но часть племен орочьих к лесу вышла жить. Пикты-то что? Люди как люди, диковаты, но просты, а у орков в каждом племени шаман да три-четыре гархи по традиции. И случилось так, что в Мекту семья пришла людская, пикты, не пикты — не поймешь, они хоть и чужаки, но по-людски их приняли, не гнали, в долю на поля взяли, зиму вместе перезимовали. Потом те назад в леса вернулись, а в деревне парень молодой с девкой остались. Вроде как работящие, дом себе сами ставили, чего ж гнать, народцу-то негусто, а так помощь все же. Так оно и было. Да вот беда случилась, парень тот охотником был, говорят, дюжим, никогда без добычи не приходил. Ушел в лес, а в деревне тогда молодняка было много дурноватого, заявились к девке его да, как водится, по-простецки разделили ее, стало быть, мол, молодая, не убудет, все равно без мужика своего неделями одна в постели томится, пока тот по лесам бегает.
Вот тебе и номер. По-простецки, стало быть? Томится, стало быть? Ну да, ну да. Это как в анекдоте том, почему у нас все: «ларек-шмарек», «калидор» да «толчок»? «Культур-мультур» такой, чего вы хотите?
