"Зарубежная фантастика 2024-8". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Блэйлок Джеймс

— Что тебе известно об этом? Что это за сущность? Она питается ее депрессией?

В этом сне Джером пребывал в ярости, внушая ужас окружающим, но сейчас, когда демон засыпал Эрика бессвязными вопросами, я увидела кое-что еще: отчаяние. За его гневом скрывалось отчаяние, он оказался в ситуации, где не мог найти ответов на вопросы, и чувствовал себя беспомощным. Обратиться к смертному — да еще и знающему его истинное имя! Для босса это просто подвиг.

Эрик, как всегда, оказался на высоте и ответил ему спокойным официальным тоном:

— Да, такие сущности есть, но вряд ли это дело рук кого-то из них. Думаю, эта сила появлялась именно в моменты депрессии, потому что тогда мисс Кинкейд становилась слабой. Песня сирен была лишь приманкой, а не самой сущностью, виновной в ее исчезновении.

— А что же это тогда за сущность?

— Есть множество вариантов, — развел руками Эрик.

— О господи, мать твою.

Джером кинул сигарету на пол и наступил на нее.

— Вы больше не чувствуете связи с ней?

— Точно.

— Вы не осознаете ее присутствия, значит, ее не прячет кто-то из ваших?

— Точно.

— И вы уверены, что она не умерла?

— Точно.

— Значит, эта сущность, судя по всему, находится за пределами вашего восприятия, — задумчиво протянул Эрик.

— Ну почему, — неожиданно усталым голосом произнес Джером, — почему все говорят мне то, что я и так прекрасно знаю?

Вопрос мог быть адресован Эрику, Роману или просто пустоте. Демон снова закурил.

— Необходимо узнать, кому и зачем она понадобилась. У нее есть враги. Никта была не очень-то довольна тем, как завершился ее последний визит в Сиэтл.

— Никта в заточении, — устало ответил Джером, видимо, не в первый раз.

— Маг, призвавший вас, мистер Мориарти, тоже не питает к ней особой симпатии.

Эрик говорил бесстрастным тоном профессионала, но его губы скривились, словно от горького. Как бы он ни относился к демону, у них было кое-что общее: ненависть к Данте.

Джером задумался, а потом сказал:

— Сомневаюсь, что это магия смертных, хотя он мог приложить к этому руку, он однажды уже нашел себе союзника. Я проверю этот вариант.

Он бросил на пол очередной окурок и наступил на него.

— Но все равно не могу понять, почему я не ощущаю ее присутствия в этом мире.

— Возможно, ее и нет в этом мире.

После этих слов между ними воцарилось молчание.

— Да, — согласился Джером. — Ею интересуются многие, но они на такое не способны.

Я заметила, как Эрик изменился в лице при словах «ею интересуются многие». Однако он промолчал, ожидая от Джерома следующего мудрого изречения. Но оно оказалось не очень-то мудрым.

— Мне пора, — сказал демон, наверное, чтобы Роман успел взять его за руку, и телепортировался в неизвестном направлении.

А я вернулась в свою тюрьму.

Глава пятнадцатая

Я оказалась во Франции 1942 года.

Мне не хотелось жить во Франции. Последние пятьдесят лет совершенно не хотелось, но Бастьену каким-то непостижимым образом все время удавалось уговорить меня остаться. Ну и конечно, еще одна мелочь: наш архидемон не хотел, чтобы мы уезжали, ему нравилось, как мы работаем в паре. Обычно инкубы и суккубы не очень-то ладят, но мы — исключение, и начальство обратило на нас внимание. Это хорошо сказывалось на нашей адской карьере, но не на моем состоянии духа.

Бастьен не понимал, что меня смущает. Однажды, когда я в сотый раз жаловалась на судьбу, он бросил такую фразу: «Да аду не особенно-то и надо, чтобы мы были здесь. Считай, у тебя каникулы. Тут и без нашей помощи каждый день тысячи душ отправляются в ад».

Я подошла к витрине нашего магазина и, прижавшись лбом к стеклу, посмотрела на кишащую людьми улицу. Мимо проходили пешеходы, проезжали велосипедисты, все куда-то спешили и опаздывали. Стороннему наблюдателю могло показаться, что это обычный день в Париже, но я знала: это не так. С тех пор как Германия оккупировала Францию, обычные дни перестали существовать, и живым подтверждением тому служили рассредоточенные по всему городу, словно свечи во тьме, солдаты.

Неудачное сравнение, подумала я. Свечи — символ надежды и света. И хотя Парижу досталось далеко не так сильно, как тогда считали, все же слишком многое безвозвратно изменилось. Энергия города, его дух… Называйте как угодно, но что-то было безнадежно утрачено, считала я. Бастьен называл меня идиоткой. Большая часть людей продолжали жить как обычно. Дефицит продовольствия ощущался не так сильно, как в других местах. Мы перевоплотились в истинных арийцев: белокурые волосы, голубые глаза, и нацисты нас не беспокоили.

Бастьен ходил по торговому залу за моей спиной, поправляя стойки со шляпками, и негодовал по поводу моего мрачного настроения. Он предпочел стать торговцем дамскими шляпками, чтобы иметь больше возможностей для знакомств с состоятельными парижанками. Я играла привычную роль его сестры, помогала в магазине и вела хозяйство. Этот вариант устраивал нас гораздо больше, чем танцплощадки и бордели, наши предыдущие места работы во Франции.

— Как поживает твой друг, юный месье Люк? — лукаво спросил Бастьен.

Услышав имя Люка, я оторвалась от унылого разглядывания прохожих, снующих мимо магазина. Если уж кто и был для меня свечой во тьме, так это Люк. Настоящим лучом света. Я недавно познакомилась с этим смертным через его отца, скрипичных дел мастера. Их бизнес пострадал даже больше, чем наш, — в эти тяжелые времена спрос на предметы роскоши резко упал.

Однако Люка, похоже, не сильно расстраивали финансовые затруднения. Он всегда был таким жизнерадостным и полным надежд. Столетия греха и тьмы не прошли для меня бесследно, да и пребывание в Париже бодрости духа не добавляло, но Люк казался мне просто чудом. Он смотрел на мир с таким оптимизмом, так твердо верил в победу добра над злом… хотя ладно, неизвестно, кто кого победит, это просто еще одна концепция. Ему удалось заинтриговать меня.

— Люк — это другое дело, — признала я. — Он — вне всего этого.

Он фыркнул и прислонился к стене.

— Невозможно быть вне «всего этого», Флёр.

Флёр — мой псевдоним, под которым я работала долгие годы, независимо от того, какое принимала обличье.

— Ты ведь с ним еще не спала? — продолжал Бастьен.

Я промолчала и снова отвернулась к окну. Нет, я не спала с Люком. Но мне очень хотелось. Инстинкт женщины, влюбившейся в мужчину, в сочетании с потребностью суккуба поглощать энергию и пробовать на вкус чистую душу. Раньше я бы сделала это без колебаний, ведь именно этого я всегда хотела. Тем более у меня работа такая. Может, на меня так влияла царившая вокруг мрачная атмосфера, но каждый раз, когда я смотрела на Люка и видела чистоту, которую он излучал, видела его растущую с каждым днем любовь ко мне, его доверие… Я просто не могла так поступить с ним.

— Он зайдет за мной вечером. Мы пойдем гулять.

Отличный способ проигнорировать заданный вопрос.

— Ах вот оно что! Гулять пойдете, значит. Феодосия наверняка останется довольна.

Феодосией звали нашу архидемонессу.

Сердито посмотрев на Бастьена, я воскликнула:

— Не твое дело, чем мы собираемся заниматься! К тому же если мы «на каникулах», как ты говоришь, то я не обязана совращать чистые души!

— Да, здесь души отправляются в ад одна за другой, — согласился он, — но время от времени тебе все-таки нужно совращать хоть какую-нибудь чистую душу. Ты все равно не сможешь провести вечность, соблазняя только плохих парней.

Остаток дня я с ним не разговаривала; к счастью, к вечеру в магазине появились покупатели и мы оба были заняты. А я считала минуты до прихода Люка. Он вежливо поприветствовал моего «брата», и я быстро увела его из магазина, чтобы оказаться подальше от многозначительного взгляда Бастьена.

У Люка были такие роскошные золотистые локоны, он и сам мог бы с легкостью сойти за моего брата. Глядя на меня, он всегда улыбался, и вокруг его голубых глаз, которые я про себя сравнивала с сапфирами, появлялись лучики морщинок. Мы пробирались сквозь толпу людей, спешивших после работы домой или искавших, как бы развлечься вечером, Люк все время держал меня за руку. Он сказал, что я прекрасно выгляжу, и мы стали болтать о всяких пустяках типа погоды, последних сплетен о соседях, повседневных мелочах…