Пола Вольски - Сумеречные врата
В ночи то и дело гремели выстрелы пушек. Туземные саперы под покровом темноты начали рыть подкопы. Мало кто из вонарцев спал в эту ночь.
На рассвете огонь мушкетов стал чаще, и к нему прибавился ливень стрел. Авескийские лучники с отменной точностью направляли горящие стрелы на склады с зерном и дровяные сараи. Начинающиеся пожары быстро гасили, но запасы воды в резиденции были не бесконечны. Угроза жажды стала еще страшней, когда через стену полетели куски падали и отбросов. Некоторые из этих снарядов попадали в колодец. Их поспешно извлекали — то, что удавалось извлечь. Над колодцем устроили навес из досок и брезента, но были все основания опасаться заражения, и отныне всю питьевую воду приходилось тщательно кипятить.
— Полагаю, надо ожидать штурм сегодня ночью или на рассвете, — сообщил Ренилл протектору. Удар ядра в стену соседней конюшни поставил точку во фразе, но ни один из собеседников даже не вздрогнул. За три дня постоянной канонады осажденные привыкли к грохоту орудий.
— Почему вы так думаете? — небритые щеки во Трунира запали и казались бледными даже в мягком свете свечи. Было еще далеко до заката, но тяжелые щиты на окнах отгораживали от света так же, как и от свежего воздуха, по всей резиденции горели лампы. С начала осады протектор позволял себе в сутки не более четырех часов сна. Его усилиями пестрая толпа штатских превратилась за эти дни в боеспособный оборонительный отряд, но такая нагрузка сказывалась и на здоровье протектора, и на его темпераменте.
— Из-за небесной танцовщицы Нуумани, — объяснил Ренилл.
— А?
— Сегодня Нуумани встречается с луной — то есть положение луны совпадает с созвездием и…
— Что вы несете, Чаумелль?
— Авескийцы считают, что Танец Нуумани с Луной знаменует благосклонность небес. Это благоприятствует началу рискованных предприятий.
— Они серьезно воспринимают этот бред?
— Весьма серьезно, сэр.
— Предполагая, что вы знаете, о чем говорите, я удвою посты. А вы, пока еще светло, возьмите несколько человек и осмотрите подвалы.
Ренилл кивнул. Зулайсанские саперы за эти дни несомненно могли проложить ходы к нижнему этажу здания. Протектор разместил часовых во всех погребах и подвалах, но часовые могут и задремать, так что дополнительный обход не помешает.
— Я возьму в'Икве и Зувилля со слугами, если они свободны, — сказал Ренилл.
— Его лакей… как там его..?
— НайВук.
— Да, верно. Лакей ночью дежурил на стене, и сейчас от него будет мало проку. И еще один… повар, кажется… в БЗ, на сегодня освобожден от службы.
Банкетный зал, или БЗ, как его теперь называли, с началом осады был превращен в госпиталь и быстро наполнялся ранеными. Запас бинтов и обезболивающих подходил к концу. Учитывая знойное авескийское лето и первобытные условия импровизированного госпиталя, рана, требующая ампутации, автоматически означала смертный приговор. На площадке у банкетного зала уже появилось несколько свежих могил.
— А как насчет вашего дяди? — предложил протектор.
— Он не годится, — возразил Ренилл. — Поставьте его на пост, так он, заметив незнакомого авескийца, закричит: «Эй, парень, ну-ка, живо сюда и объясни, чем ты тут занимаешься, живо!». Я сам слышал.
— Научится. — Во Трунир позволил себе сдержанно улыбнуться. — Дайте ему шанс. И начните с подвала самой резиденции. Там настоящий лабиринт, самое слабое наше место.
— Слушаюсь. От Восемнадцатого никаких вестей?
— Никаких.
— Вы думаете, они получили известие?
— Скорее всего. Хотя бы один из посыльных должен был добраться. Через несколько дней получим подкрепление.
Если продержимся так долго. Вслух Ренилл сказал:
— Так, я займусь погребами. Да, еще мадам Зувилль просила вашего разрешения на организацию Женского вспомогательного отряда БЗ…
— Сиделки для госпиталя? Прекрасно.
— Учебно-игровой группы для детей…
— Очень хорошо.
— И дамского стрелкового отряда.
— Что?!
— Мадам Зувилль объявила, что она и еще кое-кто из женщин отлично стреляют и вполне способны оказать помощь в обороне резиденции.
— Очаровательная была бы картина!
— Мадам Зувилль высказывалась на эту тему весьма решительно.
— Вы хотите сказать, что она серьезно допускает такую возможность?
— По-моему, да.
— Мы не можем терять время на подобные глупости.
— Я склонен прислушаться к ее доводам.
— Значит, вы сами лишились способности рассуждать. Даже если она бьет без промаха… допустим. Она, видимо, не понимает, что стрелять зверушек или птичек на берегу Золотой Мандиджуур — совсем не то же самое, что стрелять в человека, который, кстати, может и сам ответить выстрелом. Супруга Зувилля не дура — она должна осознавать, что женщины, даже современного, мужественного типа, просто не годятся для боевых действий. А если нет, придется вам ей это объяснить.
— Сомневаюсь, что мне удастся ее переубедить, протектор. Она захочет лично побеседовать с вами.
— У меня нет ни времени, ни желания.
— Она, вероятно, будет настаивать. Эта дама славится твердостью характера.
— Избавьте меня от амазонок, воительниц и всех женщин, забывших свой пол. У нас есть заботы поважнее.
— Я сообщу мадам Зувилль ваше мнение, протектор. Вероятно, вы скоро увидите ее саму.
— Не сомневаюсь. И хватит об этом, Чаумелль. Найдите себе людей и начинайте. —Ренилл вышел из кабинета. Внизу, в относительной прохладе прихожей, он нашел Зувилля и недавно овдовевшего в'Икве, и сообщил им задание. Пара рекрутов из числа писцов счетной палаты присоединились к отряду, который первым делом спустился в подвал резиденции — сложный лабиринт складов, прачечных и чуланов, который уже обходили трое часовых. Никто из охраны не видел и не слышал ничего, достойного внимания. На стенах не обнаружилось ни трещин, ни иных признаков разрушения.
Из резиденции через забитый, пропеченный солнцем двор перешли в банкетный зал-госпиталь. Окна здесь были заставлены щитами, и глаза отдыхали в приятном полумраке. Зато жара стояла немилосердная. Застоявшийся воздух пропах кровью, потом, экскрементами, рвотой, грязным бельем, грязными телами и гангреной. Одного из писцов вырвало. Ренилл мучительно сглотнул, сдерживая тошноту, и постоял, часто дыша, пока глаза не привыкли к темноте. Тогда он неохотно осмотрелся.
Огромный стол и множество стульев, стоявшие здесь прежде, исчезли. Их драгоценная древесина, несомненно, пошла на баррикады или сгорела в ночных кострах часовых. Зал был забит лежаками, кушетками, матрасами и перинами, на которых лежали больные и раненые.
