Пола Вольски - Сумеречные врата
Откуда такая уверенность, что тебе будет, куда возвращаться? Вслух Ренилл спросил только:
— Были пострадавшие?
— Семь или восемь помятых желтых.
— А Зилур?
— Это твой престарелый любимчик, племянник? За решеткой, надо полагать.
— Что ты сделал, дядя? — Ренилл приложил все усилия, чтобы не закричать.
— Выполнил свой долг, как обычно. Старый Зилур — надо сказать, его испортили недопустимой снисходительностью — избалован, как модная красотка. Как бы то ни было, ты знаешь, что ему не раз было сказано бросить эту чушь с Дворцом Света, или по крайней мере, держать свои суеверия при себе. Однако (старикан упорствовал в своем дурачестве: продолжал изливать этот устаревший бред в уши любого желтого щенка, у которого хватало терпения посидеть смирно — а такое демонстративное непослушание, как ты, конечно, понимаешь, нельзя оставлять безнаказанным. Так что мне пришлось уведомить совет графства, и вскоре после этого твоему дружку умури было предъявлено обвинение. Он не потрудился отрицать его — ты не представляешь себе эту наглую рожу, племянник! — И естественно, был осужден.
— Естественно… — Ренилл подавил порыв ударить дядюшку. — И что же?
— И он был приговорен к шести месяцам заключения.
— Понятно. Значит, Зилур за решеткой в АфаХаале?
— Нет. Если срок заключения превышает девяносто Дней, заключенного переводят в Исправительное Заведение ЗуЛайсы.
— Разумеется, как того и заслуживает столь закоренелый преступник.
На самом деле это не такая уж и плохая новость. Здесь в городе, как прикинул Ренилл, влияния заместителя второго секретаря может оказаться достаточно, чтобы добиться немедленного освобождения Зилура. Если, конечно, сам он вместе со своим влиянием переживет предстоящую атаку мятежников. И если Зилур, в его-то годы, переживет даже столь краткое пребывание в тюрьме. Ах, как приятно было бы врезать кулаком по самоуверенной, добродетельной физиономии дядюшки!
— Я считаю своим долгом предупредить тебя, племянник, что когда старика выпустят, я не позволю ему вернуться в Бевиаретту.
Думаю, даже приплати ты ему, он туда не вернется!
— Ты можешь счесть мое решение жестоким, однако я убежден в его справедливости. — Ниен скрестил руки на груди. — Мне приходится думать о благополучии общества.
— Разумеется, дядя. Требования морали. Ты не допустишь, чтобы этот развратитель юношества, этот сосуд зла, эта коварная змея изливала свой яд в Бевиаретте.
— По-твоему, это повод для шуток? Ты бы, пожалуй, еще и поощрил его наглость. Не прикажешь ли выстроить для старого идиота мраморную школу и платить ему стипендию?
— Между прочим…
— О, прошу вас, оставьте эти мрачные темы, — вмешалась заскучавшая Цизетта. — Почему бы нам не поговорить о чем-нибудь приятном!
— Я поддерживаю просьбу племянницы, — заявила Тиффтиф. — Мы за столом, и я не желаю слушать подобных разговоров.
Громкий удар гонга разнесся по залу. Все смолкли. Звук повторился. Он, казалось, доносился сверху, словно гонг был подвешен прямо над крышей.
— Что это? — Цизетта вцепилась в локоть второго секретаря Шивокса.
В ответ Шивокс взмахнул рукой, призывая к молчанию — без всякой надобности. На несколько секунд пораженные вонарцы замерли, прислушиваясь, затем, не сговариваясь, вскочили и бросились к окнам.
Небо над резиденцией пылало багрянцем. Из огненного облака, повисшего прямо над крышей, гремели оглушительные удары гонга.
— Что это? — Тиффтиф схватила Ренилла за руку. Сыны. Тот кошмарный первый жрец. То существо из храма.
Вслух Ренилл осторожно сказал:
— Какое-то атмосферное явление, Тиффтиф. Электрический разряд вызывает свечение пылевых облаков… или рой светящихся насекомых… полярное сияние… или может быть…
— Ты что, считаешь меня дурой?! Лжец! Что это такое? — голос Тиффтиф сорвался на визг. — И что это за звуки!?
Грохот выстрелов с улицы, прорвавшийся сквозь оглушительный звон гонга, не дал ему ответить. Издалека донеслись грозные крики. Во дворе резиденции начиналось столпотворение — все ее обитатели рвались наружу.
— Бери Цизетту и всех женщин, которых сможешь собрать, и уходите в подвал, — приказал Ренилл. — Это самое безопасное место при атаке.
— При атаке?.. Они не посмеют… И что это за шум?
— В подвал, Тиффтиф. Шевелись. — Он отцепил ее пальцы от своего рукава.
Через минуту Ренилл был на стене с винтовкой в руках. Сверху ему был виден был проспект Республики, по которому бежали последние вонарцы, до сих пор медлившие укрыться в резиденции. Их отступление прикрывали два взвода Второго Кандерулезского. Следом в Малый Ширин ворвалась ревущая толпа зулайсанцев, и солдаты погибли. Пули винтовок и мушкетов не остановили нападающих, однако артиллерия оказалась действеннее. Толпа с ворчанием откатилась назад. Резиденция отбила прямую атаку, но приготовления к осаде продолжались всю ночь.
С рассветом гонг смолк, багровое сияние померкло, и начался обстрел. Кроме редких мортирных ядер и картечи на крышу и во двор резиденции летели горшки с грязью, поленья, мотки проволоки, каретные рессоры, а над головами свистели мушкетные пули. Сквозь этот тяжелый ливень прорвалась пара почтовых голубей, уносивших послания в Бхишуул. Если посланцы-люди не сумели вырваться или струсили, может быть, хоть птицы сумеют донести призыв о помощи.
Внешняя стена и земляные укрепления пока сдерживали атаку. Однако здание, примыкавшее к укреплениям, оказалось уязвимо, что выяснилось к полудню, когда снаряд мортиры выбил окно верхнего этажа и взорвался у ног Эвлины в'Икве, убив ее на месте. Это заставило осажденных покинуть верхние этажи, но через несколько часов стало ясно, что и внизу небезопасно. Круглые ядра пробивали кирпичную стену, но еще более смертоносными оказались прицельные выстрелы из мушкетов, которые к концу дня унесли жизни десяти вонарцев.
Обороняющиеся тоже вели прицельный огонь с бастионов по мелькавшим в окрестных домах подвижным фигурам. Урон, нанесенный противнику, трудно было оценить, но тем не менее решительного штурма пока не последовало. Зулайсанцы не решались на прямую атаку. То ли побаивались, то ли рассчитывали подорвать боевой дух осажденных, затягивая ожидание.
Солнце зашло, и вонарцы вздохнули с облегчением. Не в обычае их светолюбивых врагов было вести военные действия в темноте. Однако радость оказалась недолгой. На смену дневному свету вернулось багровое свечение ночных облаков. Гонг молчал, но небесный огонь разжигал злобу зулайсанцев. Перестрелка продолжалась.
