Шарлотта Бронте - Повести Ангрии
Довольно громкий стук в дверь заставил ее светлость встрепенуться. Она отняла голову от точеной руки, на которую опиралась щекой, и словно задумалась на мгновение, прежде чем ответить. За дверью был явно не слуга: те стучат тише и деликатнее. А единственный человек помимо слуг, который имел право сюда войти, всегда пользовался своей привилегией сполна, заявляясь без стука. Покуда она колебалась, звук повторился, на сей раз еще громче и настойчивее.
— Войдите, — произнесла герцогиня высокомерным тоном, в котором слышался упрек дерзости непрошеного гостя.
Дверь отворилась.
— Надеюсь, что поступил правильно, — сказал герцог Заморна, делая шаг вперед и прикрывая ее за собой. — Мне бы не хотелось оскорблять ничьих представлений о деликатности, даже если они немного слишком строги.
— Вероятно, ваша светлость желает со мною поговорить, — ответила герцогиня, откладывая книгу и поднимая глаза с выражением безмятежного внимания.
— Да, только поговорить; клянусь честью, ничего более, в подтверждение чего переставлю стул к самой двери, дабы между мною и вашей светлостью оставалось добрых четыре ярда.
Соответственно он поставил стул спинкой к двери и уселся. Герцогиня опустила взор; видимо, в глаз ей попала соринка, потому что он заблестел влажнее.
— Боюсь, ваша светлость там замерзнет, — проговорила она, и легкая улыбка осветила лицо, по которому катилась непрошеная слеза.
— Замерзну? Да, сегодня лютый мороз, Мэри. Если мне позволено осведомиться, не соблаговолите ли вы объяснить, почему сидите здесь и читаете книгу проповедей, вместо того чтобы спуститься в гостиную и заняться детьми? Фредерик снова докучал деду, а маленькая Мэри весь вечер не дает ему покоя.
— Я спущусь, если вы желаете, — ответила герцогиня. — Однако у меня после обеда немного заболела голова; если бы я сидела в гостиной с невеселым видом, вы бы решили, что я дуюсь.
— Невеселый вид у вас уже недели две, и я к нему привык, так что, вероятно, ничего бы не заметил. Однако если вы объясните мне причину своего невеселья, я буду вам глубоко обязан.
Ее светлость молча взяла книгу и перелистнула страницу.
— Вы прочтете мне проповедь? — спросил его светлость.
Герцогиня отвернулась и смахнула со щеки слезинку.
— Ладно, — сказал Заморна, — я хотел бы и впредь держаться строжайших приличий, но если вы позволите, я придвинусь к вам на ярд-другой.
— Хорошо, — ответила герцогиня, не отнимая платка от глаз.
Его светлость взял стул.
— Наверное, если я приближусь еще на шаг, вы лишитесь чувств, — сказал он, останавливаясь на полпути между дверью и туалетным столом. Герцогиня, не поворачивая к нему головы, протянула руку. Поощряемый таким образом к смелости, его почтительное величество сдвигался мало-помалу, пока наконец не водрузил стул рядом с августейшей супругой. Кроме того, он завладел ее рукой и, улыбаясь своей особенной улыбкой, стал ждать продолжения.
— Вы последнее время не бывали в Букет-Хаусе, ведь так? — спросила ее светлость.
— Вроде нет, а что? Вы подозреваете меня в растущей дружбе с графиней?
— Нет-нет. Но, Адриан…
Пауза.
— Что, Мэри?
— Вы были в Букет-Хаусе несколько недель назад?
— Кажется, да, — ответил герцог и покраснел до ушей.
— И вы забыли меня, Адриан. Вы увидели кого-то, кто нравится вам больше.
— Кто вам сказал такую подлую ложь? — спросил его светлость. — Ричтон?
— Нет.
— Уорнер?
— Нет.
— Графиня или какой-нибудь другой осведомитель в юбке?
— Нет.
— Так кто?
— Я не могу вам сказать, Адриан, но это человек, которому я вынуждена доверять.
— Отлично. Так какая же богиня понравилась мне больше вас?
— Дама, которой вы сами как-то восторгались в моем присутствии. Вы назвали ее прекраснейшей женщиной Ангрии. Мисс Мур.
Его светлость расхохотался.
— И это все, Мэри? — сказал он. — Так вот из-за чего вы дуетесь две недели кряду! А мисс Мур, значит, нравится мне больше вас? Странные же у меня вкусы! Мисс Мур? — продолжал его светлость, как будто силясь припомнить, кто она такая. — Мисс Мур? Да, вспоминаю — высокая девушка со светлым волосами и красными щеками. Кажется, я впрямь когда-то заметил, что она прекрасный образчик ангрийского женского типа. И да, теперь мне пришло на память, что я действительно последний раз видел ее в Букет-Хаусе. Ричтон провел ее в комнату, где я снимал плащ, и она пристала ко мне с просьбой касательно Генри Гастингса — впрочем, без особой назойливости. Я ответил, что, к сожалению, не могу принять ее ходатайство, и посоветовал впредь не заступаться слишком пылко за молодых негодяев в алых мундирах, поскольку это может повредить ее репутации. Она покраснела, и на этом все закончилось. Вот, Мэри, как все было на самом деле.
— Это правда, Адриан?
— До последнего слова, клянусь вечным спасением!
Герцогиня и хотела, и боялась принять его слова за истину.
— Я бы желала вам поверить, — сказала она. — С моей души упало бы тяжелое бремя.
— Так отбросьте его немедленно, — ответил герцог. — Это все шутки нервического воображения. Вы унаследовали отцовскую мнительность, Мэри.
— Однако, — настаивала ее светлость, — несколько прошедших дней вы были со мной очень холодны. Я не имела возможности обменяться с вами и парой слов.
И снова Заморна рассмеялся.
— О женская нелогичность! — воскликнул он. — Обвинять меня в последствиях собственного каприза! Не вы ли сжимались при виде меня, как мимоза, отвечали на мои вопросы односложно, плакали, когда я ласково к вам обращался, ускользали, как только нам случалось остаться наедине?
— Вы преувеличиваете, — сказала герцогиня.
— Ничуть. А как я должен был все это понимать? Разумеется, я вообразил, что вы взяли себе в голову какую-то причуду — например усомнились в законности супружеских уз. Я каждый день ждал, что вы потребуете официально расторгнуть наш брак и заявите о своем намерении удалиться в святую обитель, где вас больше не будут смущать соблазны плоти.
— Адриан! — воскликнула герцогиня, улыбаясь его несправедливым попрекам. — Вы знаете, что у меня такого и в мыслях не было. Когда вы так говорите, у вас глаза сверкают торжеством. Да, Адриан, с того дня, как, шесть лет назад, впервые меня увидели, вы сознаете свою власть надо мной. И сейчас вы тоже ее чувствуете. Противиться бесполезно: я поверю всему, что вы мне скажете. Я вела себя глупо. Простите меня и не наказывайте.
— Так значит, Мэри, вы раздумали уходить в монастырь? Сочли, что еще успеете удариться в набожность лет так через тридцать, когда ваше хорошенькое личико станет не столь хорошеньким, а глазки — не столь пленительными, и более того, ваш муж немного поседеет, а лоб его избороздят морщины, которые придадут ему вид сурового старого рубаки, каким он к тому времени станет? Тогда-то вы и откажете ему в поцелуе, а сейчас…
