Айя Субботина - Красный туман (СИ)
-- Прикажи разбивать лагерь, - сухо бросил он.
Ветер приносил с Пустоши плач и стенания. Особенно громко былинное место кровопролития плакало в зиму - время, когда множество лет назад произошло сражение между серафимами, пришедшими защитить земли своих детей, и их заклятыми врагами - крэйлами и шагритами, тварями, рожденными из древней арканы и крови. Путники старались избегать проходить Пустошь вдоль, даже когда места в обход сулили больше опасностей. Имаскар знал, что вопли Голов могут подорвать боевой дух воинов, но упрямство заставляло идти через долину, минуя безопасные пути. Мать сказала на запад.
Архат нашел взглядом Льяру: лекарка сидела около костра, недвижимая, бесцветная и отвратная, как Скиталица, что вырвалась из Мглы. Имаскар начинал жалеть, что взял ее в поход. Было в Безобразной что-то, заставляющее страстно желать сомкнуть пальцы на ее шее, и до хруста вжать в глотку не по-женски выступающий кадык.
"Она - отражение гнили внутри меня", - подумал Имаскар, вслушиваясь в принесенный с Пустоши протяжный то ли плач, то ли стон.
Утро приволокло с севера сизые тучи. Они степенно и терпеливо висели над Пустошью. И как только всадники пересекли обозримую границу - разродились надоедливой моросью. Стараясь уводить лошадей подальше от Голов, Имаскар размышлял о том, что такой вот дождь усугубляет и без того поганое настроение. В том, что на душе может быть еще гаже архат, впрочем, сомневался.
Пустошь Палачей простиралась на многие мили вокруг. Обломки копий, ржавые мечи, воткнутые в землю, щиты и кольчуги: все осталось нетронутым. Стороннему, не знающему историю путнику, даже могло бы показаться, что битва случилась совсем недавно. Если бы не вселяющие ужас отголоски. Торчащие из-под земли уродливые лапы крейлов, тонкие, как черви, трехпалые руки шагритов, пятерни архатов, сживающиеся в кулаки в бессильной злобе. А еще остатки истерзанных тел и туловищ, уже не живых, но еще и не умерших. Но страшнее всего были Головы. Они провожали путников окровавленными глазами, шипели беззубыми и клыкастыми ртами, выли, не в силах говорить. Лица пугали больше всего. На своем веку Имаскар успел повидать много мерзкого и ужасающего, но ничто не трогало его сильнее этих неспящих надзирателей Пустоши.
-- Проклятый, - прошипела в наполовину окаменевшую Голову крэйла, лекарка. И плюнула, чем вызвала недовольный ропот всадников. - Поднявшие руку на серафимов не достойны другой участи!
Безобразную нисколько не волновало, что в нескольких метрах от головы проклятого крэйла, в вечном гниении и отчаянии стонет голова серафима. А еще чуть дальше - одноглазая, острая, как наконечник копья, рожа шагрита. В Пустоши Палачей прокляты все.
Тягостное путешествие продолжалось, дождь с дотошностью уставшего палача долбил по голове, лошади понуро несли всадников дальше на запад.
Больше всего Имаскара удручало множество мечей. Длинные, короткие, тонкие и широкие, двуручные и полуторные. Ржавые зубы войны, выплюнутые, но не забытые. Как узнать Клинок пепла? Что, если он остался далеко позади, неузнанный в гуще собратьев? Или может, вот тот длинный клинок, с истлевшей на рукояти кожей - он и есть? Или правее, короткий, тонкий как комариное жало, и почти не тронутый ржавчиной?
Так недолго и рассудок потерять.
Впереди, среди частокола копий и стрел, что-то зашевелилось. Сначала Имаскар подумал, что это агонирует проклятый, но шевеление повторилось снова. Теперь насторожился и Ксиат.
-- Шианар, это может быть небезопасно, - попытался остановить Имаскара, но архат отмахнулся от предостережения.
Серость поглощала его, мешала дышать, вместе с отчаянием камнем висела на шее и утаскивала на самое дно. Он хотел вспышки, чтобы вспомнить, какой бывает жизнь. А может, нарочно нарывался на опасность. Какой толк понимать, если все, чего жаждет душа - выпустить меч из ножен и допьяна напоить его кровью.
Шевеление повторилось. Лошади упирались, ржали и норовили повернуть. Имаскар вырвался вперед, стегнул жеребца и промчался добрый десяток метров, прежде чем увидел, что взволновало лошадей. Из глубокого разлома в земле, выползало нечто. Огромная туша выбралась только по пояс, но уже возвышалась над всадником.
-- Это голем! - прокричал архат, а про себя подумал, что это еще и самый огромный из когда либо виденных им оживленных дикой арканой созданий.
Заточенное в самой ткани мира колдовство, создало голема из остатков тел: головы серафимов, лапы крэйлов и конечности шагритов, соединенные грязью, костями и кровью. Кровь была самая настоящая, будто только что пролитая. Голем замахнулся рукой, подтянул себя из западни, и безупречные доспехи Имаскара забрызгало кровью. Несколько капель попали на лицо, впились в кожу. Проклятье, жжется, будто только вскипела!
Ксиат уже был рядом, раздавал воинам приказы. Как и архат, он сразу понял, что обойти голема не получится. Он не слишком поворотлив, но наверняка быстр и в отличие от лошадей не знает усталости. Дикая аркана не вспыхивает сама по себе, их вторжение сотворило защитника, значит, он будет преследовать нарушителей покоя до тех пор, пока не найдет отмщения.
Ситуация не обещала благоприятного исхода, но Имаскар радовался появлению голема, словно долгожданной встрече. Невыносимо держать в себе столько ярости и не иметь возможности выплеснуть ее. Глядя на состряпанное из людских останков туловище, архат предвкушал, как будет всаживать в него меч, отсекая кусок за куском.
Отдавая отчет в том, какую глупость намеревается совершить, Имаскар поддался соблазну битвы и ринулся вперед, не дожидаясь поддержки воинов. Безрассудство, недостойное шианара. Имаскар внутренне оскалился: осуждал Исверу за дурость, а сам-то чем лучше? Может, брату тоже было тяжко? Может и его глодали злоба и боль, и он бросался на мечи, чтобы спалить их в жаре битвы?
-- Вперед! - донесся в спину приказ Ксиата.
В уши ударил топот стройно идущей конницы.
Голем выбрался из расщелины быстрее, чем могло показаться сначала. А, выбравшись, проявил невиданную прыть, поворачиваясь на незваных гостей. Плотская туша вырвала из груди кусок облитого кровью крэйловского тела и со всего размаху швырнула им в Имаскара. Архат отвел коня, но туша упала в метре от него и всадника обдало брызгами гнили, крови и грязи.
Голем загудел, как гудит полный дымоход, потянулся за новым куском плоти. В угаре скачки Имаскар все-таки разглядел, как какая-то неведомая сила подтаскивает к нему новые куски тел, которые сливаются с тушей, заполняя места, откуда голем вырывает "снаряды".
