Сергей Смирнов - Цареградский оборотень. Книга первая
— Молчи, сестра! — захрипел княжич Лучинов. — Слово моего отца верно!
«Он отпустит мою душу до заката, то верно», — подумал Стимар, а вслух сказал:
— Медлишь, Лучинов, — сказал он. — Одолеют вас вятичи еще до полудня — и свадьба станет уже их, а не ваша.
Вывернулась Исет из-под руки брата, но не успела выскочить в дверь. Скорый Лучинов схватил ее за волосы.
«Посмотрим, княжич, кого ты скорее разрубишь — утку или свою родную сестру», — подумал Стимар, начав для виду неторопливо распускать пояс.
— Живо берите ее! — велел Лучинов своим воинам.
Те вложили мечи в ножны, чего и дожидался Стимар, и крепко схватив невесту с двух сторон за белые руки, потянули к брачному ложу.
Тем временем, сам радимический княжич уже успел не только отодвинуть прочь рассеченного по темени и теперь ни на что не годного Перуна-бога, и встать на его место, но и успел он без труда отмахнуться мечом от двух вражеских стрел, пущенных в него с захваченной вежи. Стрелы только звякнули по углам и затихли.
— Моя смерть не перегонит твою, северец Туров, — гордо предупредил Лучинов Стимара. — И не надейся.
Туров же, не тратя лишних слов, продолжал возиться с поясом.
— Княжич, никогда не будет тебе пути за межи, как моей матери на том половецком жеребце, — услышал он горький голос Исет. — Отпускаешь ты свою дорогу, как пояс. Нет теперь в тебе воли, какую можно любить.
— Крепче держите ее, а то вырвется, — и предупредил Стимар радимичей.
Те послушались.
Увидел княжич над собой вместо неба глаза Исет. Не было в них теперь никаких ромейских монет, а упало из них прямо на губы Стимара две слезы вкуса еще не пролитой крови.
«Без крови и не обойдется», — вздохнул княжич Туров и, как только тень невесты покрыла его полностью с ног до головы, вывернулся он из-под нее с брачной постели на полуденную сторону и лягнул-ударил ногой прямо в срамное место подошедшего с той стороны радимича.
Воин оторвался от девушки, невольно выдохнул всю свою силу и клубком закатился под княжеский стол.
А княжич, живо прихватив меч из главной Лучиновой дороги, был уже в бегах.
Второй воин, оставив на ложе свою ношу, хотел было настичь Стимара в дверях и ринулся за ним, на ходу опорожняя свои ножны.
— Руби! — яростно крикнул вдогонку своему Лучинов.
У самой двери Стимар обманул радимича — не прыгнул в проем от погони, а упал на колени и ткнулся в порог ничком. Меч пропел над ним и рассек поперек дверной косяк на целую ладонь глубже своей тени.
В тот же миг Стимар распрямился, выворачиваясь назад, и с размаху ударил радимича по лицу плоской стороной меча. Тот повалился навзничь со следом на лице, похожим на след тележного колеса.
Как раз хватило времени княжичу — отступить на один шаг в проем двери, чтобы косяки оказались защитой от ударов сбоку.
А скорый Лучинов уже успел и вторую руку вооружить мечом воина, которого Стимар сразил подлым ударом, и уже набегал на северца, в бешенстве грозя перегрызть его двумя мечами, как собака перегрызает кость.
— Будь проклят, Туров! — хрипел он, роняя с губ не пену, а хлопья нескорого еще снега. — Смерть твоя останется там же, где ложь! Не дальше моего порога!
«А твоя где, Лучинов?»- не успел спросить радимича Стимар, как ему в правое ухо на лету шепнуло короткое лезвие: «Здесь!» — и он только увидел рукоятку засапожного ножа, пробившего кадык Лучинова княжича.
— Будь ты проклят… — будто уже не сам Лучинов, а его кровь заклекотала в горле, а вместо имени врага у него изо рта уже выпала обоим под ноги багряная лента.
Лучинов попятился назад, словно пытаясь отстраниться от ножа, пронзившего ему горло и стал падать навзничь, прямо на постель. И упал он затылком на чрево своей сестры, поднимавшийся в то мгновение с брачного ложа на закадную сторону.
— Что ж ты сделал, Брога! — простонал Стимар, услышав у себя за спиной его радостное дыхание.
— Спас тебе жизнь, побратим! — ответил тот, гордясь тем, как сумел не только выбраться из затвора с помощью того самого засапожного ножа, что не догадались прибрать к рукам радимичи, но и укусить им насмерть двух сторожей. — Теперь уведу тебя тайным путем. Не то, как уж повелось, княжич, снова угодишь из огня да в полымя.
— Не могу один, — покачал головой Стимар и двинулся к невесте. — Брат твой сам смерть искал, — сказал он ей и протянул руку. — То его дорога. Ты пойдешь со мной.
— Брось ее, княжич! — закричал позади него Брога. — То чары и блазно Лучиново! Пропадешь!
Он хватился своих оберегов и только со злостью плюнул на пол и раздавил плевок левой ногой.
Исет все еще держала в руках голову брата, как держат княжескую братину, ставя ее на праздничный стол. Он только подняла глаза на Стимара. Он увидел, что глаза ее сухи, и в тот же миг все слова, которые он хотел услышать от девушки, закапали уже не алой кровью, а прозрачными слезами с губ ее убитого брата.
Наконец Исет оставила брата и поднялась перед Стимаром. Вся ее белая, невестина рубаха от чрева до нижнего края подола была расписана-расшита не ее, не невестиной кровью и прорезана на палец чуть ниже лона. Нож Броги пробил горло радимичу насквозь.
— Теперь не могу идти с тобой, пока на мне не заживет рана моего брата, — тихо сказала она Стимару и, взяв его за левую руку, приложила ее к своему лону. — Вот она.
И княжич покрылся холодным потом, ощутив, что и вправду прикасается не к лону, а к глубоко рассеченной на две стороны плоти, в которой нет ничего, кроме гнетущей жаркой тяги соединиться краями вновь.
— Уходи, княжич! — взмолился позади него Брога. — Здесь пропадешь!
— Уходи! — откликнулась эхом Исет.
Стимар закрыл глаза и тяжко вздохнул, на миг, в своем вздохе, ощутив самого себя той бездонной, сквозной и уже начинающей срастаться раной.
— Не оглядывайся! — было ему последнее веление, и оно донеслось до него с неизвестной стороны света.
Княжич очнулся, открыл глаза и вышел на свет, ощутив под ногами не твердь, а звон бесчисленных бубенцов.
— Что это? — удивился он, пытаясь оглядеться и видя вокруг много убитых радимичей, пораженных стрелами, что, качаясь, как осенние метелки на лугу, позвякивали своими веселыми бубенцами.
Брога куда-то все тянул за руку еще не отмершего от чар княжича, хромая на ходу сразу на обе ноги, проколотые стрелами Лучиновых, и потому оставляя поверх своих человечьих следов вереницу красных, видом похожих на собачьи.
— Тут стрелы вятичей! — напомнил Брога. — Вятичи! Их теперь кругом видимо-невидимо! Они-то и любят звон, на все бубенцы вешают. А ныне они тебя себе от радимичей всем скопом отбивают. А сами-то они, вятичи, — орда такая, нужна ли тебе, княжич?
