Эдвард Корнейчук - Хьервард
Шли, чтобы карать и мстить за нанесенные нашему Ордену поражения.
Мятежники, бывшие данники Ордена, во главе со старым гвардейским сотником Аргнистом, затерявшись в густых приграничных лесах, готовили нам гибель. Из-за каждого дерева, из-за каждого куста или поросшего седым мхом камня мы ждали стрелы или арбалетного болта.
Обозленные потерями, мы начали вешать всех, кого подозревали в связях с мятежниками, и жечь деревни, в которых те могли найти временное пристанище.
Война охватила теперь всю границу.
Я вернулся в избу. Я понял, что нужно сделать. Отправив стремянного за чернилами к брату Гальфриду, я лег на лавку и стал сочинять письмо.
Рассеять окружающую тьму можно лишь пламенем своего сердца.
Я писал ей, как по ней скучаю, писал, как мечтаю вновь увидеть ее лазоревые глаза, коснуться ее золотистых локонов, просто услышать ее голос. Писал, как мечтаю обнять ее. Ощутить тепло ее губ.
Гусиное перо шуршало по листу, заполняя его ровными строчками рвущихся на волю переживаний, воспоминаний, впечатлений, признаний…
Я писал, что мы обязательно скоро увидимся, нужно только немного подождать. Совсем немного.
Теперь я понял, что мой свет, тот самый, что сможет спасти меня от погружения в вечную черноту, весь он сосредоточился в ее глазах. Только она может спасти меня от мрака. Словно маяк, указывающий путь своим огнем, помогающий кораблю не сгинуть в непроницаемой тьме ночи, спастись от ледяного шторма. Ее огонь разорвет сети тьмы, опутывающие меня. Только она может спасти меня.
Я знаю, в моем мрачном и жестоком мире есть только две светлых вещи, которые ни смотря ни на что невозможно ни задушить, ни затоптать, ни заплевать, ни осмеять… Только два огонька, способных превратиться в бушующие костры и разогнать мрак.
Только любовь и дружба. И только они стоят смерти.
Я велел позвать ко мне мальчишку-гонца.
Он стоял передо мной — взъерошенный худой мальчишка в доспехах воина Ордена Звезды. Его место было не здесь, не на этой жестокой и грязной войне. Но, почему-то, когда в нашем мире начинается очередная грязная и жестокая война, в первых рядах оказываются именно такие мальчики.
— Как ты? — просил я, глядя на его изможденное лицо.
— Все хорошо, ваша милость. — он виновато сутулился. — Мне уже лучше…
Я запечатал письмо. Вновь надел на палец гербовый перстень.
— Возьми это письмо. Скачи в Мальдену, прямиком в мой особняк. Знаешь, где он? Отлично. Передай письмо моей жене. После того, как передашь, останешься в особняке до моего приезда. До конца похода. Понял?
Мальчишка кивнул, отрывая взгляд от пола.
— Да, ваша милость!
— Ступай. Отправляйся немедленно.
— Слушаюсь, ваша милость!
Поклонившись, он вышел в сени.
Я чувствовал себя уставшим и разбитым. Хотелось закутаться в накидку и забыться тяжелым сном без сновидений.
Вошел, почтительно постучав в толстую дубовую дверь, мой стремянный.
— Ваша милость! На опушке взяли двоих мятежников!
Вздохнув, я поднялся с лавки и, подхватив ножны, вышел вон.
Вскочив на приведенного стремянным коня, я поскакал в другой конец деревни.
В окружении моих воинов стояли двое пленных. Бородатый старик и мальчишка. Мальчишка был примерно одного возраста с ускакавшим в Мальдену гонцом, только волосы у него были светлее, и было у него совсем другое выражение лица.
Старик был босиком. Видимо, кто-то из воинов в качестве трофея прибрал его сапоги.
Нахмурив белые кустистые брови, старик смотрел внимательными темными глазами. Мальчишка жался к нему, похожий на взъерошенного волчонка, загнанного в западню.
Мои воины ухмылялись. С ненавистью и предвкушением забавы смотрели на пленников. Они отчаянно желали выместить на них свою злобу за товарищей, убитых стрелами из лесных зарослей, за тяготы походной жизни и отсутствие женщин и продовольствия в деревнях, брошенных жителями. Ненависть за ненависть. Зло в обмен на зло.
Брат-оруженосец Кретьен, закованный в забрызганную грязью пластинчатую броню, гарцевал возле пленников на ретивом гнедом коне.
— Это действительно мятежники? — спросил я у него.
— Несомненно. Их поймали на самом краю леса. Они весьма похожи на разведчиков Аргниста.
Я с сомнением пожал плечами.
— Они похожи на нищих крестьян. — сказал я холодно.
Кретьен поглядел на меня недобрым взглядом, но не осмелился ничего возразить.
— Что прикажите делать с пленными, ваша милость?
— Заприте в подвале до поры до времени. Потом разберемся.
Развернув коня, я поехал обратно.
— Пшел! — крикнул Кретьен у меня за спиной, замахиваясь на старика.
На дороге я встретил брата-рыцаря Гальфрида, объезжавшего посты, и пригласил его к себе ужинать.
Я сидел в своей избе с братом-рыцарем Гальфридом. Подпирая ладонями бледные небритые щеки, он, слегка захмелевший, предавался сладким воспоминаниям. Начав с боев против Орды, он перешел к рассказу о «тако-о-ой девочке», попавшейся ему в прошлом году в Галене, сейчас принялся ругать нашу теперешнюю жизнь.
На столе, между оплывших свечей, разместился наш скудный ужин. Кувшин вина, свинина, ломти ржаного хлеба, яйца.
Кулинарные изыски поваров Мальдены навсегда остались в прошлом.
Мой стремянный уже закончил чистить коней, и расположился в сенях. Слышно было, как он лениво перебирает струны лютни.
— Проклятая война… — говорил брат Гальфрид. — Мы проиграли ее, брат Вернер, я уверен. Я понял это сразу после того, как они взяли в плен всю нашу депутацию во главе с капитулярием-распорядителем Грампетом Достаниусом. Война, которая началась столь бесславно, будет проиграна наверняка!
— О чем ты говоришь, брат? — возразил я. — Посуди сам, Аргнисту с его мужиками наши крепости не по зубам. Едва подойдут войска из Галена, мы рассеем мятежников в пыль.
— Гален… — мечтательно протянул брат Гальфрид. — А ты помнишь Гален? Фруктовые сады, светлые башни…море…
Я смотрел на пламя свечей.
— Ради них мы и воюем здесь, брат Гальфрид. — сказал я. — Ведь это наша судьба — принимать удар на себя. И делать всю грязную работу. Гоблинов жечь на медленном огне, Орду истреблять, крестьян вешать… Для того мы здесь, в крови и дерьме по колено. Для того, чтобы в Галене Светлопенном цвели сады и волны перешептывались с песчаным берегом… Ради этого от водопадов Эгера до форта Гэсар протянулся Рыцарский рубеж, брат Гальфрид…
Ни говоря более ни слова, я встал и вышел на улицу.
Я шел по деревне, погруженной в ночь. Высоко над головой мерцали крошечные тусклые звезды, бесконечно далекие и равнодушные.
