Диана Удовиченко - Скитальцы
Я обернулась: возле меня стоял боцман. Старик был в бешенстве: ноздри огромного носа раздувались, словно у разозленного быка, маленькие глазки смотрели колюче.
— Кто? — повторил Дайф сквозь зубы.
— Да он же, — будто оправдываясь, сказал кто-то из команды. — Дак брата и порешил…
Боцман шагнул к Даку, и мне показалось, что сейчас одним трупом на корабле станет больше. Решив не допустить нового убийства, я вытянула руку, чтобы схватить Дайфа за плечо…
— Всем стоять! — раздался негромкий, но повелительный голос.
Бобо Клешня, растолкав угрюмых моряков, вошел в круг в сопровождении двух помощников. Вот тут мы и оценили степень его влияния на команду. Сквернослов и богохульник, сейчас он обошелся без ругательств, даже не повысил голоса. Матросы от одного его взгляда съежились, опустили глаза. Каждый старался отойти в сторону и сделаться как можно незаметнее — так ведут себя бродячие псы при появлении вожака стаи. Капитан ничего не спрашивал, мгновенно оценил ситуацию и коротко бросил:
— Зака упокоить по морскому закону, Дака на рею. Свистать всех наверх, Дайф! Пусть на казнь смотрят все!
— Он же не в себе был, — шепнул мне эльф. — Как-то жестоко…
— Все правильно, — так же шепотом ответила я. — Капитан поступил, как мудрый вождь. Ты сам говорил, что драки ведут к бунтам. Представь, что произойдет, если сейчас передерется вся команда? Потом их невозможно будет утихомирить, ими нельзя будет управлять.
Толстяк и Мах подхватили Дака. Парень не противился и не молил о пощаде. Единственной его просьбой было:
— Дозвольте с братом попрощаться.
Клешня отрывисто кивнул:
— Тебя повесят после его упокоения.
Тело Зака обернули парусиной его же койки, привязали к ногам груз. Не было ни речей, ни церемоний.
— Прими твое тело Сиверентус, а душу Десид, — проговорил Клешня.
Два моряка на веревках опустили серый кокон в море. Поверхность воды мягко подалась и сомкнулась над телом. Глухо зарыдал Дак:
— Прости, братишка! Не знаю я, как это!.. Морок нашел!
Его подхватили под руки и потащили к мачте. Парень не сопротивлялся, только кричал:
— Прощай, Зак! Скоро свидимся!
Внимание команды было приковано к Даку, только мы с Лэем и Лисом смотрели за борт. Почему-то я не могла оторвать взгляда от этой печальной картины: тело Зака под тяжестью груза быстро погружалось под воду. Серый силуэт все еще был смутно виден. Вдруг в глубине мелькнули неясные тени, на поверхности воды закрутилась небольшая воронка.
— Акулы, — вздохнул Роману. — Страшные твари…
— Непохоже на акул, — усомнился эльф. — Насколько я могу судить по очертаниям, это какие-то другие существа…
Между тем Дака дотащили до реи — поперечника мачты. Через рею перекинули веревку, завязали на конце петлю, надели на шею матроса. Моряки, задрав головы, в мрачном молчании наблюдали за подготовкой к казни.
— Так будет с каждым, — громко сказал Клешня. — Слышите, вы? Если надо, всех перевешаю, один останусь. Но убийств на корабле не допущу! — Он взмахнул рукой. — Давай!
Лиер толкнул Дака, тело несчастного задергалось в агонии, заплясало над головами моряков. Лэй тихо выругался и отвел взгляд.
— Я вор, а не продавшийся, на такое глядеть, — пробормотал Роману, опуская голову.
Я тоже не стала наблюдать за последними судорогами Дака. Не потому, что боялась — орки не страшатся ни своей, ни чужой смерти. Но все же есть разница между гибелью воина на поле боя и позорной кончиной в петле. Противно было на это смотреть. И противно видеть на лицах моряков облегчение, смешанное с любопытством.
— Ты, эльф, и ты, орка, ступайте в каюты, — скомандовал Бобо. — И товарища своего прихватите. А помощники и боцман — ко мне, — добавил он, наградив моряков грозным взглядом.
— Думаю, сейчас нам лучше жить в одной каюте, — сказал эльф, когда мы спускались по трапу к себе. — Вместе будет безопаснее. Если сбрендит вся команда, сумеем отбиться.
— А спать где? — заворчал Роману, хотя, по-моему, говорил он это только из чувства противоречия. — Я вор, а не селедка в бочке…
Я кивнула, соглашаясь с ушастиком. Вместе будет спокойнее. Мало того, что нас троих одолевали недобрые предчувствия, судя по которым приходилось ожидать нашествия живых мертвецов, так еще и на корабле творилось что-то непонятное. Я не могла забыть лица моряков, когда они смотрели на казнь товарища. Ни капли сочувствия, ни тени сожаления — только затаенная злоба и облегчение, что казнят не их. Да еще эта пропажа юнги… Хоть Лэй и говорил, что мальчишка был не в себе и пытался выпрыгнуть за борт, я подозревала, что его прикончил кто-то из команды. А от трупа в открытом море избавиться очень легко. Если же вспомнить, что Дайф, всегда хладнокровный и рассудительный, вдруг тоже вышел из себя, картина вырисовывалась неутешительная. Доверять нельзя было никому.
— Лучше в мою каюту, она просторнее.
Кают на корабле было всего пять, да и те скорее напоминали кладовки, чем жилые комнаты. Но Клешня, растроганный моим якобы сходством с Берти или Герти, любительницей поблевать с пирса, выделил мне самую лучшую. В ней болтались две гамачные койки, а места на палубе хватало как раз еще на одну постель.
— Есть охота, — зевнул Роману, когда мы разместились в каюте. — Время обеда, а мы еще не завтракали. Интересно, кок делает хоть что-нибудь или тоже бегает по кораблю, выискивая, с кем бы подраться?
Громкое урчание у меня в животе было самым красноречивым ответом: изголодавшийся за время морской болезни желудок требовал пищи.
Втроем отправились на камбуз, пообедали, потом до вечера Лэй читал свою книгу, я полировала фламберг и пятипалый, а Роману показывал нам карточные фокусы. Мы сочли за благо держаться вместе.
После ужина, когда мы уже собирались спать, в дверь постучали, и заплетающийся голос произнес:
— Эй, красотка, открывай! Принимай любовничка!
Переглянувшись с друзьями, я спокойно спросила:
— Кто там?
Человек громко икнул:
— Это я, Милашка Пат!
Лэй с трудом сдерживал хохот. Милашкой звали кривого на правый глаз плюгавого матроса. Ко всем его достоинствам, у Пата еще не хватало нескольких передних зубов, лицо было покрыто оспинами, а на носу гордо торчала большая бородавка. Я вообще плохо разбираюсь в человеческой красоте, но даже мне было понятно: Пат — настоящий уродец.
— Открывай! — блажил он. — Я тебя желаю! Ты девка крепкая, статная, а что зеленая, так ничего! Я на тебя кривым глазом глядеть буду…
Даже через дверь ощущался резкий запах ржавки. Человек был пьян до беспамятства.
