Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти
— Я видел, как изменники захватили короля...
— Что значат короли в сравнении с поэтами?! Король — всего лишь кусок мяса, на который плеснули особым маслом!
— Сударь, я принес присягу!
— Еще одно свидетельство их никчемности!.. Попытка связать душу казенными словами может вызвать лишь смех того, чье вольное слово создает и уничтожает!..
— Эй, Давенпорт! — окликнул один из адъютантов регента. — Пакет для генерала Ариго готов. Забери в приемной.
— Иду! — Желание броситься говорившему по-человечески адъютанту на шею Чарльз превозмог с трудом. — Немедленно.
— Оно не горит. Ты ведь завтра едешь?
— Да, утром. На третий день буду на месте.
— Не будешь. Из-за падения Доннервальда придется дать хорошего крюка, чуть ли не до самой Аконы.
3
Савиньяк в последний раз пробежался по испятнавшим Северную Марагону пометкам, сунул карту в холодный летний камин и высек огонь. Таскать с собой лишнее глупо, но не оставлять же адъютантам свидетельство регентской нерешительности. Младшие офицеры и так слишком рьяно выспрашивают о северных походах, сравнений не избежать, но одно дело, довольствуясь пивом, болтать о кем-то выпитом вине, и совсем другое — увидеть, как в канаву выплеснули бочку кэналлийского. Рудольф это понимает, потому и просит воздержаться от встречи с Арно, только лучше бы регент понял, что по тонкому льду можно только бежать...
Лионель пошевелил сапогом серо-красные пласты, чтобы они рассыпались в прах. Позвонил. Открыл и тут же захлопнул книгу, которую так и не начал читать. И не начнет.
— Мой маршал? — Сэц-Алан ждал приказа. Вряд ли того, что воспоследует.
— Отправьте Уилера с «фульгатами» обедать, и пусть сразу же седлают коней.
Все уже сказано и подписано, дальше может быть только ссора, но, как заметил сам Ноймаринен, нынче не все так скверно и не все так спокойно, чтобы Проэмперадор Севера позволил себе схлестнуться с регентом. Даже проиграй фок Варзов сражение, больше, чем одну армию и одну Марагону, не потерять. Это не смертельно, не так смертельно, как раздрай вожаков и, видимо, то, что творится на юге, иначе Рокэ был бы здесь... Вдвоем они бы свернули горы: Алва — в Придде, Савиньяк — в Марагоне, но сейчас Лионель был один, а одиночество он ненавидел. То есть не одиночество, а ощущение, что на твоих плечах всё и решать, куда это «всё» девать, кроме тебя, некому. Один ты, так что изволь!
Он и изволил, в двадцать с небольшим став главой дома. Не лошадкой с гербом на попоне, а наездником, который выбирает, куда ехать и каким аллюром. Молодого графа манили кардинальские и губернаторские объятья, друзья отца так и норовили подставить плечо; Ли благодарил и поступал по-своему. Последнее не сразу замечала даже мать, чего уж говорить об остальных...
— Мой маршал, — доложил подменивший Сэц-Алана дежурный адъютант, — к вам геренций граф Гогенлоэ.
— Хорошо.
Гогенлоэ Лионель не ждал, хотя тот и водил дружбу с дядюшкой Гектором. Надлежащим образом составленный акт, передающий Леопольда Манрика на неопределенный срок в распоряжение Проэмперадора Севера, принесли еще третьего дня. Других общих дел у маршала с геренцием не нашлось.
— Добрый день, граф. — Визитер вместо одной привычной палки проглотил не меньше трех, что сулило непростой разговор. — Регент сообщил, что вы уезжаете.
— Да. Хайнриху самое время оскорбиться за дочь, а каданцам — извиниться за Фридриховы прогулки.
— Желаю вам успеха. Маршал Савиньяк, я пришел к вам с крайне неприятным делом. Я дважды просил об отмене решения о передаче вам Леопольда Манрика. Регент мне отказал, но позволил переговорить с вами. Если вскрывшиеся обстоятельства отвратят вас от вашей затеи, герцог уполномочил меня вернуть бумаги.
— Это невозможно. В Надоре слишком много беженцев и руин.
— И вы из-за этого готовы закрыть глаза на преступления временщиков!
— Выбирать между справедливостью и возможностью привести в порядок вверенную мне провинцию я не имею права. Как вы не имеете права не готовить документы, как бы вам ни была неприятна их суть. Садитесь.
— Благодарю. Регент предупреждал, что вы откажете, и откажете резко.
— Военные подсчитывают, сколько пушек и лошадей им требуется, и требуют их. Мне некогда думать за тессория, тем более что Креденьи уступает Манрику не меньше, чем я уступаю Алве.
— Вы говорите сейчас не как военный. Военные, талигойские военные, не склонны мирволить подлецам. Я помню, как вы — говоря «вы», я имею в виду не только вас лично — требовали казни Борна и его соучастников.
— Я тоже помню. Вы и ваши родичи в те поры склонялись к милосердию. И вам не требовалось при этом кормить и приставлять к делу беженцев.
— Говоря — договаривайте. Под моими родичами вы подразумеваете мою сестру и ее мужа? Что ж, Манрик оказал услугу вам, вы оказали услугу Манрику... Савиньяки и Алва всегда ненавидели Приддов.
— Допускаю, что я мог бы возненавидеть тех, кто причинил зло матери, но ее успели вывезти. — Лионель посмотрел на часы. Уилер с «фульгатами» уже покончили с обедом. — Геренций, вы видите то, что вам удобно, но я не имею ни времени, ни желания рассеивать ваши заблуждения. Манрик поедет в Надор. Если он окажется негоден, я верну его в Бергмарк. Если попробует что-то предпринять за моей спиной, я его повешу, как взбунтовавшегося каторжника.
— В таком случае не смею вас долее задерживать. Желаю вам доброго пути.
— Благодарю вас.
Скрип кресла, стук двери... Родственные чувства дают такие разные плоды! Гогенлоэ почти не общался с сестрой и ее «спрутом», но жаждет мести. Графиня Ариго с сестрой была неразлучна, но после мятежа Борна послала всех уцелевших родичей к кошкам. Она примчалась с соболезнованиями в Сэ первой, вторым был Анри-Гийом. Старик метал громы и молнии и требовал казни убийцы, чтобы через пять лет втравить семью в мятеж...
— Мой маршал, эскорт готов.
— Едем.
Ссоры не было, и регент спустился во двор проводить вырвавшего у Гаунау мир маршала. Ссоры не было, и маршал, блистая новенькой «Октавией», четко и весело поблагодарил регента за гостеприимство и пообещал еще до осени запечатать Полуночное море. Вскочил в седло, махнул шляпой и простился со Старой Приддой и Южной Марагоной. Оставалось выбрать дорогу. Надор или Оллария? Дела или мать?
Рудольф не желал появления Савиньяка у фок Варзов, но об Олларии не сказал ни слова. Что может быть проще, чем отправить Хеллингену приказ о выступлении и свернуть за заставой на юг. Ли так бы и сделал, будь он нужен матери или столице, но сейчас мать была нужна ему, она могла понять... Она бы поняла, почему сын не верит ни в способность Вольфганга остановить Бруно, ни в способность Рудольфа удержать Талиг, если Алва не найдется. Дальше их двоих не пойдет, но вместо одной тревоги будет две, а это неправильно. Нуждайся Ли в помощи действием, он бы не колебался, но если можно лишь ждать и готовиться неизвестно к чему, делай это один. И плевать, любишь ты фехтовать, воевать, лгать, писать вирши или терпеть не можешь, потребуется — станешь хоть акушером, хоть душителем младенцев, хоть регентом.
