Юлия Сергачева - Элемент движения
Под ногами хрустели не то листья, не то глиняные черепки.
* * *Странное место… Не поймешь, могила города или его зародыш… И как мумия или зародыш — он уродлив.
Добрались до него уже к вечеру Чернильный мрак размывал очертания строений, придавая и без того причудливым сооружениям и вовсе инфернальный вид. Камень разросся, как коралл, выплетая твердый ажур. Мутные кристаллы, спаянные в друзы, опухолями усеивали плоскости.
Земля под ногами была полна стеклянных сгустков, как плевков. Местами стекло изъязвило почву так глубоко, что стали различимы корни фундаментов — скорее по-древесному сложные, чем геометрически правильные.
Воздух сухой, полынный, жег глотку. И ни единой воздушной рыбы не плескалось в вышине.
Вокруг на много шагов не было ничего живого, но не оставляло ощущение, что за тобой постоянно присматривают. Провалами уродливых окон, глазами со странных барельефов и блеклых фресок. Всем своим существом не-мертвый город изучал гостей.
И множественные шорохи и скрипы стлались по пятам. Обернешься — никого и ничего…
…Лако встревоженно водил головой, высматривая что-то во тьме. Гиппогриф выглядел сильно обеспокоенным. Едва остановились, как он вскочил на каменный гребень одной из недоразвитых стен и теперь сидел там — громоздкий, как василиск на курином шестке.
— Только не прямо на землю! — тревожно воскликнул Дьенк. — Вы что, забыли, что вам сказано? Земля здесь пьет все соки из живых. Она жадная, потому что голодная.
Брюс перехватил за локоть собиравшуюся опуститься Элию и подстелил свою куртку. Она кивнула с благодарностью:
— Я и забыла совсем про предупреждение… Спасибо, что позаботился.
Дьенк издал невнятный, но однозначно раздосадованный звук.
— В городах лучше не задерживаться, — пробурчал он.
— Нам надо отдохнуть, — вслух возразил Брюс.
Элия приняла это на свой счет и снова кивнула согласно.
Небо черным куполом накрывало равнину. Здесь оно казалось не далеким и недостижимым, а плотным, низким, тяжелым. Словно глиняную миску опрокинули, а в трещинки пробивается слабый свет звезд.
Синеватые огни, водившие хороводы между каменными постройками, тревожили. Изредка они очерчивали мертвенным свечением башни, превращая их в холодные свечи.
— Будем дежурить по очереди.
— Я первый, — предложил Дьенк.
— Извини, но, думаю, тут лучше довериться теплокровным.
Если он и обиделся, то никак это не выразил. Пожал плечами и растворился во тьме.
Оранжевый огонь радостно вгрызся в наскоро собранный вокруг хворост. Головешки принимали причудливые формы там, где огонь поедал древесную составляющую сушняка, и оставлял каменные наплывы.
Зато купленная в поселке за трещиной еда была разложена на тряпице и почти не тронута. Элия нахохлилась, подтянув ноги к подбородку. Брюс, мгновение поколебавшись, сел рядом. Так, что мог почувствовать плечом ее плечо.
— Спи, я посторожу.
Она рассеянно перебросила косу за спину. Посмотрела на Брюса искоса. В голубых глазах поселились оранжевые, яркие искры, словно золотые рыбки. А ресницы, обрамлявшие глаза, были густыми и темными. Наверное, щекотными, если коснуться…
Это еще что? Брюс поспешно взял в руки хворостину, чтобы унять неожиданный зуд в пальцах. Ветка треснула сухо и громко. Элия вздрогнула.
— Кто бы мог подумать, что нас занесет в такие края…
— Ты это с восхищением или с сожалением?
Элия невесело приподняла краешки губ, перевела взгляд чуть ниже, задержавшись на распахнутом вороте Брюсовой рубашки.
— Это что? Оберег?
— Память, — сам не зная с чего, ответил Брюс откровенно. — О том, что мне больше никогда не увидеть.
— С виду обычный камень. На самом деле он особенный?
— Базальт, его кругом полно. Это камешек от развалин моего дома. Особенный он для меня.
Брюс привычно накрыл камень ладонью, ощущая сгладившиеся со временем грани. Когда-то они были острее.
…Они явились днем, пришли простыми путниками, преобразившимися в мгновение ока в чудовищ, которые хлестали водяными хлыстами, гоняли по улицам тугие, жадные смерчи, плевались огненными сгустками… Они знали, что в поселок некромантов лучше идти при свете солнца, когда ночные силы спят…
Дома рассыпались во мгновение ока, с глухими вскриками. Люди едва успевали выскочить из них. Воздух был зноен и полон черных легких хлопьев, как теплого снега, и дышать было тяжело и горько. Улица сгинула во мгновение ока.
«…указ Земледержца… не знать им прощения во веки веков… нет примирения с их былыми и настоящими деяниями… где бы они ни были, кем бы они ни были… истребить до единого…»
Все, кто выше стремени гиппогрифа, погибли на месте. Мальчишке повезло родиться тощим и мелким для своих лет. Это потом он вытянулся, словно наверстывая упущенное, а тогда, замирая от ужаса, прошел под всклокоченным оперенным животом угрюмого зверя, а многие из тех, кто был младше его, — нет…
Брюс помнил, как отполз в сторону и свалился, обессилев. И таращился в небо, не замечая мечущихся людей, а видя только исполинскую когтистую руку смерти. Она высовывала кривые пальцы из-за кромки леса, готовилась сомкнуть кулак.
Именно это видение преследовало его во снах долгие годы…
А вовсе не момент рассечения.
…Уцелевших детей согнали со всего поселка, выстроив в одну недлинную цепь. И пришел человек в черном, с узким бледным лицом. Он сам походил на некроманта. В руках он держал жезл-рассекатель.
Это считалось милосердием. Не убивать детей, но рассекать их сущность надвое. Разрывая связи между человеком и его силой навсегда. Взрослых подобное убивало мгновенно, а дети выживали…
Брюс помнил, как стискивал кулаки, когда черный человек приблизился и встал напротив. Случайный камешек, что попал в руку еще там, на развалинах родного дома, был горячим и липким от пота и крови и впивался в ладонь острыми гранями. Брюс не выронил его, даже когда мир стал белым и черным, разваливаясь надвое. Ему казалось, что если крепко держать этот твердый камешек, то не сойдешь с ума…
— Ты помнишь их? — тихо спросила Элия. — Своих родителей?
— Родичей, — поправил Брюс. — В селениях некромантов не поддерживали кровных связей. Привязанности ослабляют силу. Новорожденных сразу отдают нянькам. Лишь потом, когда они становятся старше, их передают в семьи на воспитание.
Брюс заметил выражение ее лица и сказал:
— Мои приемные родители были очень хорошими людьми. Их дом я считал своим. Там было безопасно и надежно.