Александр Прозоров - Год полнолуний
— Сейчас я пойду на кладбище и пропитаюсь накопленной там энергией. Хорошенько, до краев. А когда именем Гекаты удастся открыть проход, я смогу постоянно поддерживать его в таком состоянии. Если это получится, то в следующий раз мы сможем с помощью прародительницы не открывать, а увеличивать ход в размерах. И тогда по нему получится ходить как по обычному коридору.
Она быстро чмокнула Сашу в губы и побежала за церковь.
Трофимов проводил ее взглядом, вздохнул, полез в багажник за примусом. Кухонные принадлежности, сохранившиеся со времен студенческих походов, лежали в сумке с краю. Саша нащупал нож, вытянул его на свежий воздух, приступил к рыбе и тут впервые задумался: а как чистить этих серебристых созданий в ночной мгле? Нет, луна — это, конечно, хорошо. Но мало.
Отрезать головы и выпотрошить добычу удалось без особого труда. Трофимов выбросил мусор в воду, и там немедленно забурлила оголодавшая мелочь. Чешую тоже можно было соскребать вслепую, но как определить, когда жертва уже полностью «раздета»? Позориться перед Синичкой, кормя ее недочищенной рыбой, Саша не хотел.
— Опять вы здесь, поклонники Дьявола? Мерзопакостники безбожные!
Естественно, это притащился местный поп. Трофимов тяжело вздохнул, встал, подошел к священнику, поднес к его носу кулак, ласково спросил:
— Чувствуешь, чем пахнет?
— Да как ты смеешь, — задохнулся от ярости попик, — угрожать служителю Божию?!
— Я имею в виду, — все так же ласково продолжил Саша, — что рыбой пахнет. Очень неприятный, прилипчивый запах. Представляешь, как будет вонять твой балахон, если я вежливо, очень вежливо, провожу тебя до храма? Иди сам отсюда, очень тебя прошу.
— Ну погоди, сатанист безбожный, сейчас ты запоешь иначе! — Священник резко развернулся и зашагал в темноту.
Трофимов с облегчением повернулся обратно к улову. Теперь, после общения со жрецом одной из не очень старых религий, он внезапно вспомнил о своей принадлежности к современной цивилизации: сорвал лист лопуха, прихватил им ручку двери, открыл машину и включил ближний свет. Всего-то и делов!
Почистив рыбу и запустив примус, свет Саша все-таки выключил — аккумулятор жалко. Сковородку Трофимов и при лунном свете различал.
По траве опять зашуршали шаги.
— Сатанисты проклятые, уже успели Степке душу отравить, отнять из сердца свет Создателя, напустить взамен бесовскую Тьму…
— Слушай, дед, — попросил Трофимов, — валил бы ты отсюда, обрыдло ведь брюзжание над ухом.
— О душе бессмертной подумайте, нехристи.
Тут Трофимов представил себе, что ответил попу разбуженный среди ночи участковый, и весело рассмеялся. Нет, не зря все же он по приезде менту доложился!
— Над чем смеешься, богохульник?! — потряс вскинутыми руками служитель Господа. — Над святым смеетесь!
— Ну до чего же ты надоел! — не выдержал Трофимов. — Ну ведь не хочется морду тебе бить, честное слово не хочется! Отвали, Христом Богом прошу!
— Не поминай всуе! — взревел поп.
Трофимов вскочил и шагнул к нему. Сообразительный священник отпрянул и, бормоча проклятия, засеменил в сторону.
От сковородки запахло паленым. Саша плеснул на нее масло, потом взялся за рыбу: посолил, чуть-чуть поперчил, брюшко от души набил петрушкой. Навострил уши: кто-то бежал.
Трофимов умоляюще воздел руки к небу. Шаги все равно приближались. Саша встал, повернулся, и настроение его мгновенно переменилось: бежала Синичка.
Девушка врезалась в Сашу со всего ходу, забила кулаками ему по груди. Трофимов испугался: он впервые увидел Синичку в слезах.
— Что, что с тобой? — Он осторожно обнял ее за плечи.
— У меня не получилось. Ничего не получилось, — рыдала Синичка. — Я не смогла…
— Что?
— Я не смогла… Открыть проход…
— Почему?
— Не смогла-а-а…
В таком состоянии Синичку он не видел никогда. Она билась в его объятиях, как птица в силках — непонимающая, бессильная.
— Тебе кто-то помешал?
— Не-ет…
Опять завоняло паленым. Саша присел, закрутил примус. Потом крепко, надолго прижал девушку к себе. Она немного затихла, но продолжала всхлипывать. Трофимов понял, что на этом пикник закончен. Не в таком Синичка состоянии, чтобы звездным небом под жареную рыбку любоваться.
Он осторожно усадил девушку в машину, быстро собрал разложенные причиндалы, завернул рыбу в траву и запихал в карман сумки. Потом сел за руль и завел машину.
Синичка заговорила только тогда, когда они выехали на Мурманское шоссе:
— Саша, мы должны расстаться…
— Что-о?! — Трофимов вдавил педаль тормоза, повернулся к девушке:
— Ты что, с ума сошла?
— Это правда, Саша. — Синичка нежно провела ладонью по его щеке. У нее из глаз опять потекли слезы. — Я слишком люблю тебя.
— И поэтому — расстаться?!
— Я не могу… — она судорожно вздохнула, — я не могу… сосредоточиться. Нужно собрать всю волю в одну точку, очистить сознание, сконцентрировать всю суть… Нужно стать холодным, точным инструментом… А я не могу. Я слишком люблю тебя. Я не могу думать ни о чем другом. Мне слишком хорошо с тобой. Я постоянно счастлива. С тобой у меня такое чувство, будто я постоянно греюсь в лучах ласкового утра. Будто я нежусь в теплой, уютной колыбели. Будто я таю, словно льдинка в жаркий полдень. Разве может тающая льдинка стать холодным и точным инструментом? Я очень люблю тебя, Саша, я счастлива с тобой, я не могу без тебя жить. Но от меня зависит жизнь сотен тысяч людей… Я очень люблю тебя, Сашенька… Мы должны расстаться.
Колдунья спрятала лицо в ладони и заплакала.
* * *— Ты что, с ума сошел? — Таня поставила на стол тарелку и зло бросила в нее порцию макарон по-флотски. — Ты уже неделю на работу не ходишь! Тебя же выгонят!
— Ты сама этого хотела, — угрюмо огрызнулся Олег, принимаясь за еду.
— Я предлагала тебе пойти на другую работу, а не валяться кверху пузом!
— Я не валяюсь, я делаю очень важное дело! — не выдержал хамства жены Олег.
— Дрыхнув сутки напролет? Нечего сказать, трудяга нашелся.
— Все! — рявкнул он, вставая из-за стола. — Если ничего не понимаешь, то помалкивай в тряпочку!
— Что, опять под одеяло прятаться побежал? — презрительно усмехнулась Таня. — Смотри не перетрудись!
* * *Создатель встряхнулся, вскочил на ноги, и решительно вышел из избы под ночное небо. Стража спала. Местные селяне вообще отличались безалаберностью в военной службе. Но тем не менее имели крепкие мечи и большую численность. В качестве оккупационных войск сойдут. А ударной силой останутся хабреки.
