Война чудовищ - Афанасьев Роман Сергеевич

Ночь заливала лес чернильными кляксами, завивалась меж густых кустов черными лоскутами, кутала кроны плотным покрывалом тьмы. В зыбком свете луны белели мертвые кости – изломанные ветви деревьев. Отравленные колдовством, мертвые и нагие, они переплетались щербатым узором, и только в самой глубине чащи расходились в стороны, открывая широкую поляну с выжженной землей, сквозь которую робко пробивалась чахлая зелень, умирающая от яда. Никто и никогда не бросил на нее даже взгляда – тот, кто попал на поляну, не мог отвести глаз от башни, что высилась в центре мертвого круга.

Каменная громада, сложенная из шершавых черных камней, возвышалась над деревьями. Круглая, аккуратная, она напоминала жезл мага-великана, уронившего свое оружие в лес. Венчала ее острая игла, что возносилась над кронами столетних сосен и матово блестела в лунном свете подобно острию меча. Темные окна, похожие на бойницы, зияли пустыми провалами. Вход – узкий дверной проем, заполненный тьмой, напоминал раззявленный в крике рот, навсегда застывший в безмолвной муке. Над входом белел череп – с клыками, каких не бывает у простого человека. Он смотрел на ночного гостя пустыми глазницами и терпеливо ждал, когда тот ступит на порог башни.

Правую ладонь жгло огнем. Тысячи маленьких иголочек срастили волшебный металл с человеческой плотью. Меч пустил корни, сросся с хозяином в единое целое, стал его частью. Продолжением руки. Он не был инструментом. Инструментом стал человек, посмевший разбудить древнее колдовство.

Завитки узоров на клинке налились зеленым светом. Меч дрогнул, пробуждаясь, и лениво пошевелился, как сонная змея. Он потянул человека за собой, в черный провал двери, ведущей в башню. Клинок чуял добычу, он стремился исполнить то, для чего создан, и ничто на свете не могло ему помешать – кроме непослушного инструмента, что сделал шаг назад.

– Сигмон?

Тан вздрогнул. Этого голоса не было в его сне. В кошмаре никогда не было никого, кроме него самого. Но это не сон! Тан вскинул левую руку и провел по лицу, стирая чужую кровь. Сон стал явью.

– Сигмон!

Чтобы оторвать взор от черной пасти башни потребовалось много сил. Это оказалось тяжело, очень тяжело – словно во сне, когда бежишь и никак не можешь тронуться с места. Но тан выдержал. Он повернул голову – медленно, словно пытаясь стронуть с места гору, и незримые путы башни лопнули. Сигмон очнулся от кошмара и оглянулся. На выжженной траве, около высокой черной башни стояли те, кого никогда не было в его кошмаре.

Рон лежал на спине, раскинув руки, и смотрел на друга – чуть удивленно, словно сомневаясь в том, что он видит. Под ним собралась лужица крови – рана в груди оказалась глубже, чем казалось на первый взгляд. Дарион, бледный, измазанный кровью по самые уши, прижимал к груди алхимика окровавленный ком – собственную рубаху. Маг что-то шептал, но его губы дрожали, он никак не мог вспомнить нужных слов.

Корд сидел рядом. Его кольчуга распалась на куски и осталась на поле боя. Южный кафтан остался без рукавов – из них капитан соорудил перевязь для сломанной руки и теперь старался не двигаться без нужды. Даже дышал через раз. Но левая рука крепко сжимала рукоять абордажной сабли, а холодные глаза неотрывно следили за Сигмоном.

Мираль и де Грилл стояли рядом, как два близнеца – черный и белый. Вампир, с головы до ног затянутый в черное, и человек-птица в белой тканой рубахе и босой. И оба они тоже смотрели на человека, стоящего у башни. Они все, все до единого смотрели на него, и тан чувствовал, как сердце его покрывается коркой льда.

– Сигги, – хрипло позвал Рон, – что же ты?

Тан хотел ответить, но не смог. Он повернулся всем телом, стал спиной к черной двери – лишь бы не видеть ее пустоты и не слышать ее протяжного зова. Но это не помогло. Меч снова дрогнул, потянул обратно, и Сигмон едва не повернулся. Ноги свело от боли, вспыхнуло огненным цветком колено, но тан устоял на месте. Он смотрел на друзей, а они смотрели на него.

– Давай, – сказал Мираль, – иди.

– Это твое дело, – буркнул Корд, – идти или нет.

– Мы останемся тут, – сказал Дарион, оторвав взгляд от груди алхимика. – Все равно от нас помощи никакой.

– Осталось совсем немного, – мягко произнес де Грилл. – Идите, тан. Теперь я понимаю, почему вы боялись клинка. Его мощь слишком велика для простого человека. Но вы, тан, не человек. Как и я. В этом нет ничего дурного. Вы справитесь с мечом. Вы разрушите башню и найдете книгу Лигерина. И люди вздохнут свободно. Идите, тан. Мы будем ждать здесь.

Сигмон не ответил – клинок снова дрогнул, пытаясь передать свой гнев человеку. Тан попытался выпустить меч, но у него ничего не вышло – пальцы разжались, но рукоять осталась в ладони. Она вросла в его руку, вросла тысячей зеленых нитей, что питали силой все тело Сигмона.

Он снова посмотрел на друзей. Они молчали. Затаив дыхание, они следили за тем, кто недавно превратился в обезумевшее чудовище, а потом снова стал тем, кого они привыкли видеть. Они все ждали – когда он сделает шаг. И этого ждал меч. И башня. Весь мир ждал, что Сигмон ла Тойя, бывший курьер вентсткого полка, сделает один маленький шаг к черному провалу двери. А он – не знал, что ему делать.

– Этого не было, – хрипло сказал Сигмон. – Вас не было в моем сне.

Никто не ответил. Глаза тана смотрели на поляну, на израненных друзей, но видели только опустевшие города, засыпанные серым пеплом, и выбеленные солнцем черепа последних защитников людского племени, сопротивлявшихся до самого конца. Над городами вставало черное солнце, не дававшее света, несущее только тьму и холод. И этот кошмар становился реальнее с каждой минутой, и теперь сон с черной башней казался прошлым, а мир без людей – настоящим.

– Все будет не так, – сказал Сигмон, пытаясь погасить крохотную искорку сомнения, что тлела в душе. – Совсем не так.

Глаза алхимика закрылись. Тан вскрикнул, шагнул к нему, но сильный рывок вернул его к порогу башни – меч не собирался отступать. Рон снова открыл глаза. И шепнул – неслышно, одними губами:

– Иди. Чтобы не зря.

Сигмон развернулся и оказался лицом к лицу с дверью, за которой плескалась тьма. Он облизнул пересохшие губы и провел левой рукой по поясу. Ладонь наткнулась на холодное железо и сжалась, ломая отросшие ногти. Меч – простая железка, иззубренная и тупая, – снова висел на боку. Тан разыскал его. Нашел, выдернул из вороха пепла и взял с собой. Он не знал, зачем так поступил – ведь в правой руке пылал клинок, способный уничтожить целую армию. Но все же тан подобрал свой старый меч как память о мертвом городе людей, и вложил в ножны на поясе. И теперь простое железо дарило ему надежду на то, что проклятый сон не сбудется. Холодная рукоять отрезвила. Простое изделие, вышедшее из рук обычного кузнеца, стало противовесом тому волшебному безумию, что поселилось в правой руке. На миг тан завис меж двух миров, закачался, словно акробат на проволоке, но устоял. Нашел точку равновесия – и устоял. Левой рукой, медленно и нежно, он вытащил железный клинок из ножен и крепко сжал, стараясь сделать его своей частью. Теперь у него было два клинка. Два центра реальности, два груза, что позволяли сохранить равновесие.

Сон отступил. Сигмон видел перед собой дверь, ведущую в башню, слышал за спиной бормотание мага, и чувствовал, как холодный ветер ерошит волосы на затылке. Это не сон. Это реальность.

– Так будет правильно, – шепнул Сигмон.

Он закрыл глаза и сделал шаг вперед.

Сигмон всегда знал, что темнота – это просто отсутствие света, и она не бывает абсолютной: свет есть всегда. Раньше он видел в темноте, его глазам всегда хватало света. Но только переступив порог башни, он понял, чем темнота отличается от тьмы.

Сначала ему показалось, что он попал в океан чернил. Густая и липкая тьма окружала его со всех сторон и ничуть не напоминала темноту, нет, она была похожа на черный туман. Он видел только свой пылающий меч – и больше ничего. Клинок светился ярко, но ничего не освещал – он словно жил сам по себе, отдельно от тьмы, просто существовал посреди этой черной взвеси, и все. Тьма не могла скрыть его, это оказалось ей не по зубам, но зато она не давала зеленому свету излиться в ее нутро.