Алек Экзалтер - Коромысло Дьявола
— Животное… Надо было попросить нашего общего друга префекта Гая Софония Тигеллина, дабы он опалил тебе щетину, подобно свинье. Тогда бы ты, рыжий Кифа Ершалаимский, больше походил на человеческий образ и подобие благородного римлянина.
Лучше бы тебе, варвар, по римскому цивильному обычаю удалять волосы с тела, нежели бесстыдно обрезать себе крайнюю плоть.
Что ты скажешь на это, обрезанный иудей Кифа? — с этими словами претор Меланиста наконец преодолел брезгливость и коснулся ножнами меча сперва правой, а затем левой руки человека, вниз головой распятого на кресте.
Казнимый тотчас пришел в себя, выплюнул сгусток черной крови и заговорил лихорадочным шепотом:
— О, Черный Претор, я знаю тебя, но ты не тот, за кого себя выдаешь…
— Ты прав лишь отчасти, иудей Кифа…
— Если ты демон, то прошу тебя, не освобождай меня, я должен умереть, ибо мои крестные муки очистят мою плоть.
— Ты дважды ошибаешься, Кифа. Я — не демон. А твое страдание очищает дух, но не плоть. Твоя греховная плоть трижды отреклась от Него. Раньше, чем прокричал петух. Лишь Он один, твой Учитель когда-нибудь захочет простить и спасти твое бренное тело, закосневшее в грехах и пороках.
— Авва, Отче! Тебе и это ведомо, Черный Претор!
Прости, ежели так тебя называю, другого твоего имени я не знаю, о пресветлый ангел.
— Ты опять ошибся, твердокаменный Кифа. Я — не ангел, — сказав это, претор Альберин притронулся ножнами ко лбу собеседника. Полумертвое тело содрогнулось, голова качнулась из стороны в сторону.
— Скажи мне, что ты чувствуешь обрезанный иудей Кифа?
— Просветление и крепость духа, претор Гай Альберин. Прости, если это римское имя тебе тоже не по нраву.
— Отчего же? Зови меня как хочешь, иудей Кифа, пресвитер церковный Кифа. Ибо твой час пробил, жестковыйный Кифа, бывший ловец человеков из Ершалаима, апостол, убоявшийся от меча погибнуть во имя Его.
— Тебе ведома истинная мудрость, претор Гай Альберин, но почему так, я не знаю.
— Ты тоже мог бы узнать тайную мудрость небес, христианский проповедник Кифа. Однако не пожелал.
— Мне Он не велел.
— Лжешь, Кифа! Он тебя сотворил посланником духа, но не плоти. Ты в четвертый раз отрекся от Него, исказив благую весть истины. Твое преступление, страшнее, нежели любостяжание и честолюбие сумасбродного Иуды из Кариота.
Твой Учитель отверг твое тело, погрязшее в содомском грехе. Он простил тебя, спас твою душу. Прости и ты Его перед смертью, распятый в крестных муках Кифа, раб Божий Кифа из Ершалаима…
Претор Альберин снова прикоснулся черными ножнами к голове преступника, подвергаемого рабской казни. Тело несколько раз содрогнулось в невыносимой муке.
Заодно с тем взгляд Кифы вновь обрел осмысленность, а ранее спокойный и ровный голос Гая Альберина загрохотал во гневе:
— Слушай же меня, недостойный и презренный иудей Кифа! Ты — камень преткновения и соблазна!
Как же я ненавижу вашу шайку первозванных апостолов! Доколе я буду терпеть вас? О род неверный и развращенный!..
Вы — низкий сброд, бродячие ублюдки и невежественная чернь!
Вам были преподаны духовные дарования. Вы же, нечестивцы, бросали святыню духа низкорожденным псам-иудеям, метали жемчуга в свиной навоз…
— Мы созидали Дом Божий…
— Вы учиняли общины нищих тунеядцев и отщепенцев, вы присваивали себе малую лепту слабых женщин и легковерных мужчин. Но боялись и отвергали людей образованных, сильных духом, богатых своим трудом и наследием благородных предков.
Мне известно, почему вы злобно гнали книжников Савла и Варнаву. Не вы, но они — подлинные созидатели экклезий как церквей, домов Божьих.
Несть в будущей истинной вере обрезанных иудеев из невежественных колен Израилевых. Одни лишь имперские римляне и мудрые эллины установят католический порядок домов Божьих.
Только образованным книжникам и писцам суждено передать, донести благую весть о спасении душ человеческих до варварских племен и народов…
— Не боишься претор, коли тебя во плоти сочтут за христианина?
— Я мог бы им стать, Кифа, — претор Альберин опять обрел ровный тон и перестал громыхать железным голосом.
— Вместе с тем я не могу назвать себя телесно христианином, коль скоро глубоко презираю ваши невежественные ветхие мифы и грязный иудейский образ жизни.
Запах твоих гниющих ран, Кифа, мне более приятен, нежели вонь месяцами немытой подлой еврейской плоти. Твои раны благородны, тогда как ваш иудейский кагал отверг предписание Моисеева закона об омовениях в термах…
— Ежедневное мытье придумали в суемудрии фарисеи и книжники…
— Эх, Кифа, Кифа… Как жаль, что я должен тут с тобой суесловить и краснобайствовать пред городом и миром.
— Бесстрашный Гай Альберин испугался долгого разговора с преступником на глазах у всех?
— Ты глупец, Кифа. Я не с тобой говорю, но с Ним. Кроме Него нас никому не дано слышать и видеть. Ибо невидимое вечно, а видимое преходяще.
От мира и века сего Черный Претор подъехал ненадолго, чтобы взглянуть, как идет казнь, и через минуту уедет…
— О, пресветлый ангел, тебе подвластно время!
— Ты дважды глупец, Кифа. Ты такой же дурак, как и те придурки, собирающиеся вручить тебе ключи от дверей в рай.
— Значит, он есть, рай Божий и тысяча лет нашего царствия на земле?
— Ты трижды глупец, Кифа. На поприщах земнородных это знание запретно в вышних всем разумным душам.
— Но Он обещал…
— Вы никогда Его не разумели, презренные невежественные иудеи.
Ты забыл, невежда, о Его благовествовании. Смотри, Кифа, как бы Он не сказал тебе и твоим апостольским святотатцам: "Кто вы? Я не знаю вас…"
Мне скучно с тобой, Кифа. Пусть тебя когда-нибудь в миру поименуют святым Петром и первым наместником Бога на земле, ты мне безынтересен, иудей Кифа…
Проси, что хотел, несчастный. Я должен исполнить пророчество…
— О, пресветлый ангел Господень, извини меня за мою грубость…
— Не лицемерь и не святотатствуй, Кифа. Я делаю то, что мне должно.
— Ты — архонт-эргоник?
— Если бы это было так, то ты умер бы, Кифа, спустя мгновение, как задал этот нечестивый вопрос. Тогда как пророчество нашло бы иных исполнителей, иное время и место…
Так мне тащить сюда твоего возлюбленного Иоанна? Или, быть может, ты предпочтешь лекаря Марка?
Решай скорее, содомский апостол Петр. Не то я могу и передумать. Неизреченное пророчество в эпигнозисе не ограничивает моей свободы воли.
Учти, обрезанный иудей Кифа: ни Марк, ни Иоанн не скажут о тебе ни полслова. И завтра же они постараются о тебе навсегда забыть.
