Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать
— Хватит! — рявкнул Сигирик. — Правосудие свершится, и незачем устраивать свару.
Он повернулся к Лие.
— Положим, ты говоришь правду. Тогда откуда она взяла снадобье?
Почем знать откуда. Но до чего же странные эти чужеземцы: сперва сами губят женщину, кидая в нее грязью лишь за то, что она хотела любить, а потом ищут виновных. Кого угодно, кроме себя.
— А почему вы решили, что виновато именно зелье, а не преждевременные роды? Подобное случается: как ни грустно, не каждая женщина создана для материнства.
— В углу комнаты нашли завернутый в одеяло плод. И с ним — пустой сосуд. Лекарь не смог узнать, что там было.
Лия покачала головой:
— Все, о чем ты говоришь, очень печально. Но я ни при чем. Поспрашивайте ее подруг: наверняка найдется кто-то, кто посоветовал какую-нибудь «почтенную женщину», что поможет решить все проблемы. Такие вещи нетрудно выведать.
— И уж кому, как не тебе, знать об этом, — усмехнулся священник. — Стремление выгородить себя понятно. Но либо ты признаешься сейчас, либо мне придется арестовать тебя с тем, чтобы церковь могла провести расследование.
— Мне не в чем признаваться, — вздернула подбородок девушка.
— Значит, ты не оставляешь мне выбора. Уведите ведьму.
* * *Жизнь в замке стала размеренной и однообразной. Может, оно и к лучшему. После всего, что случилось, подвиги Рамону опостылели. Хотелось просто жить, не оглядываясь назад, а загадывать наперед и вовсе казалось сущей бессмыслицей. Гости в замке бывали частенько, за прошедшее время рыцарь стал на короткую ногу со всеми соседями и многим действительно радовался. Но постучавшийся в ворота отец Сигирик стал настоящей неожиданностью.
— Какими судьбами, отче? — спросил Рамон после того, как священник был накормлен-напоен как полагается.
— Проезжал мимо, решил заглянуть. — Он поерзал в кресле, сыто сложил руки на животе.
Рыцарь приподнял бровь — во внезапное желание увидеться не слишком-то верилось, особенно если вспомнить, что последний раз они встречались… ну да, перед тем боем, когда разбили армию Кадана.
— Сдается мне, все не так просто, отче.
Дагобер на его месте пустился бы в пространный разговор, делая вид, будто принимает все за чистую монету — пока гость сам не расскажет, зачем явился. Но то Дагобер — а сам Рамон так и не научился этим штукам. Да и не хотел учиться, если уж на то пошло.
— Хорошо, признаюсь: хотел поговорить. Я не вижу тебя в церкви.
— Отче, в замке есть часовня. Увы, я до сих пор не окреп и ездить в город… — Воин изобразил скорбную мину. Незачем Сигирику знать, что в Аген он больше ни ногой… никому об этом незачем знать, а раны — хорошая отговорка. Пусть так и будет, осталось-то.
— Жаль. Значит, новостей не знаешь… — Священник пустился в перечисление последних сплетен. Рамон терпеливо слушал. Кто-то женился, кто-то родил, этот пожертвовал церкви, ведьму вот будут жечь.
— Поучительное зрелище, жаль, что не сможешь приехать.
— Я не бываю на казнях, — пожал плечами Рамон.
— А стоило бы побывать, — подался вперед священник. — Чтобы увидеть, что ждет тех, кто отрекается от Господа нашего, творя злые чары.
— Что суд и кары земные по сравнению с судом Господним и вечной мукой?
Вот тебе, святоша. Жри сам то, что предназначил для других, и не морщись.
— Рад, что ты это сознаешь. Значит, тебе не жаль эту женщину?
— Отче, не понимаю. — Хорошо бы и вправду не понимать, но, кажется, ясно, куда клонит священник. По хребту побежал холодок. Откуда-то вылезла нелепая мысль: как хорошо, что у людей нет хвоста, скрывать чувства было бы куда труднее. — Это не первая казненная ведьма на моей памяти и наверняка не последняя. Все знают, что добрых чувств к ним у меня нет и быть не может. Так почему жалеть именно эту?
— Потому что с ней ты предавался прелюбодеянию.
— Вот оно что… — Рамон откинулся в кресле, заставил себя расслабить мышцы. — Что ж, если тебе это известно, то известно и то, что несколько месяцев назад я порвал с этой греховной связью. И, между нами — именно потому, что узнал…
— Но не рассказал.
— Ведьма, не уличенная в преступном деянии, не подлежит суду. То, что я ненавижу это племя, — еще не повод. — Он пожал плечами. — Признаться, в тот момент я меньше всего думал о справедливости. Лишь о том, чтобы Господь удержал от греха убийства. Поэтому и покинул город как можно скорее.
— Твоя беспечность не осталась без последствий, — воздел палец Сигирик. — Ведьма сгубила две невинные души — женщину и ее нерожденного ребенка.
— Отче, мне жаль, что так вышло. — Рамон выдержал взгляд священника. Неторопливо встал, не забыв изобразить слабость, прошел к столу. Шкатулка открылась с легким стуком. — Если бы я знал, что так случится, — убил бы ведьму сам. Увы, лишь Господу ведомы судьбы людские. Когда казнь?
— Вчера вынесли вердикт о ее виновности. И передали светским властям: да свершат милосердно и без пролития крови. Полагаю, как водится, отложат исполнение на три дня.
Рамон кивнул, вытащил из шкатулки кошель, взвесил в руке.
— Я подумал вот о чем: эта ведьма использовала нечистую силу, чтобы спасти меня и маркиза, — значит, получается, и мы замараны. Я приму епитимью на твое усмотрение, и… Вот. — Он протянул кошель Сигирику. — Полагаю, это пожертвование явит мое раскаяние.
— Епитимью… — Кошель исчез в складках одеяния. — Ты приедешь в город и посмотришь казнь от начала до конца. Дабы впредь было неповадно. А потом… Будешь поститься сорок дней и перед сном читать молитвы Господу нашему, пока не истает свеча.
— Как скажешь, отче.
— Что ж, мы отдали должное телу, поговорили о душе — расскажи теперь, как вы тут живете.
Еще с четверть часа Рамон рассказывал, сколько — если Господу будет угодно — снимут с полей, что найденный оружейник превосходен, а вот кухарку пора прогнать, стала нерадива, сколько заказано гобеленов и сколько тюков шерсти настрижено с овец. Сигирик слушал, устремив взгляд в одну точку, изредка кивая. Наконец он поднялся.
— Рад был повидать тебя, сын мой. Но пора и честь знать — впереди дорога.
— Не смею задерживать.
Он проводил священника до экипажа, дождался, когда закроют ворота.
— Седлать коня, живо! И сменного!
— Что стряслось? — Бертовин, как всегда, появился откуда ни возьмись. — Куда несет одного?
— В Аген.
— Это я понял, больше некуда. — Он взбежал по лестнице следом за Рамоном. — Объясни толком.
Рамон объяснил.
— Плохо дело. Я с тобой.
Спорить Рамон не стал.
Он не запомнил, ни сколько времени заняла дорога, ни сколько раз меняли коней. Очнулся, лишь увидев недоумевающие взгляды дворцовой стражи — нечасто к воротам подъезжали взмыленные всадники на таких же взмыленных скакунах. Выбрался из седла, вызвал дворцового камердинера. И даже не успел как следует порадоваться тому, что может просить у герцога аудиенции в любое время.
