Сергей Чичин - Поход клюнутого
— Эй, дон Бингуан, должок привез?
Из окна над всадниками высунулась румяная деваха с декольне настолько глубоким и содержимым его настолько обильным, что Торгрим на миг представил, как все эти украшения высыпаются ему на голову, погребая его вместе с пони. Вышло страшненько, но не сказать, что лишено некоторой пикантности.
— Дон Бингуан? — уточнил дварф на всякий случай.
— Артист обязан переодеваться, — уклончиво ответствовал Бинго. — Позволь тебе представить, Мариса, старого ворчливого Командгрима. У него наша партийная касса.
— Так заходите, — пригласила Мариса радушно, одаряя Торгрима хищной щучьей улыбкой. — Мы там, дон Бингуан, после вашего ухода еще бочонок пива заказали, его как раз прикатили!
— Это мило! Пошли, борода, пиво у них лучше, чем у твоих железнобоких приятелей.
— Твой девиз, — Торгрим ощутил одновременно и удовольствие от меткого и уместного выпада, так и раздражение — его используя, вроде как потакаешь гоблинским выкрутасам. — Ты уже прогулял все фонды, отпущенные на кормежку, экипировку и дорожные расходы, так что начинай думать, чем можем оплатить свое речное путешествие. Самих нас взяли бы, может, за работу, чем там занимаются моряки? Веревки тянуть, веслами махать. Но лошадей так просто не примут, за них платить придется. Держи свои три монеты, девушка, и впредь помни, что в долг давать… гм… в общем, кредитов таким рожам открывать не следует.
— Нет-нет, мне можно! — возразил Бинго запальчиво. — Вот ежли я не обещал ничего, то может и некрасиво получиться, но коли договаривались — куда бежать… мой казначей всегда расплатится.
— Твой казначей тебе сейчас по шее настучит, — предупредил Торгрим.
— Невозможно исключить и такую неприятность. Но расплатится, никуда не денется — он у меня самых честных правил. Эх, что ж — пока что прощай, Мариса, и остальным мои приветы передавай, особенно той, смугленькой… ежели судьба вновь занесет — буду знать, откуда точно не выгонят.
— Вы там поосторожнее, дон Бингуан, — посоветовала Мариса, провожая всадников томным взором. — Говорят, там за стенами случается всякое.
— Вокруг меня всякое везде случается.
— Как это верно, дон Бингуан, — поддержал Торгрим голосом, из которого яд даже выжимать было не нужно — сам капал, да что капал — лил струями.
— А ты не язви, а то переведу из казначеев в канцлеры.
— Кошель отнять попробуешь?
— Да чего его отбирать, опустеет он вскорости и хоть себе на мой девиз его надень. А вот обязанностей поприбавится.
Стражники на воротах, заступившие в утреннюю смену и о геройствах проезжих не наслышанные, равнодушно выпустили кавалькаду за ворота. С этой стороны к городской стене Прузена, насколько хватало глаз, прилегали длинные ряды овощных грядок, нахально игнорируя правила застройки, по которым под стенами никакой растительности не должно быть по меньшей мере на два полета стрелы. Впрочем, и сама ветхая стена едва ли смогла бы выдержать сколь-либо приличную осаду, и ворота, как заметил Торгрим, не укреплены, и стража умеренно беспечна… в общем, прузенскими фортификациями скорее мир защищен от города, чем город от мира.
— Так чем платить будем за проезд? — напомнил дварф, возвращая Бингхама из эмпиреев фантазии на грешную землю. — Или как оно называется — за проплыв?
— А я знаю? Ты у нас финансовый директор.
— А ты кто?
— А я директор исполнительный. Ты б видал, какого я наисполнял вот в этом самом домике, только что проеханном! Может, не поздно еще вернуться? Я бы на бис повторил.
— И не мечтай. На корабле повторишь, перед капитаном и матросами, в оплату проезда.
— Умеешь напугать, — Бинго крупно передернулся. — Может, ну его, корабельный этот вариант? Едем и едем, чем плохи лоси?
— Ты с них слезаешь то и дело, а как слезешь — так начинается…
— Чему быть — того не объехать ни на какой галере. По мне, лучше уж пущай бурлит на твердой земле, чем на речной стремнине. Ты это, ты подумай, пока до разъезда не добрались! Твои предки тонуть не велели, они это самое, с достоинством чтобы, завещали тебе! Чтоб шел тихо, не спеша, и жрал бы аккуратнее, а не как носорожие невоспитанное.
Торгрим выдернул из плетня, мимо которого ехал, длинную хворостину и с размаху вытянул гоблина по чему достал.
— А ну, прекрати перевирать заветы моих высокочтимых предков! Я уж сам прослежу, чтоб их не запятнать, а ты о себе смотри заботься, да постарайся свои выкрутасы в узде держать, покуда они нас совсем не угробили!
— Ай. Ай. — покорно ответствовал Бинго, поначалу пытаясь прикрыть голову рукой, а потом смекнул, что до головы дварф даже хворостиной не дотянется, и принялся крутиться в седле, подставляя под разящий прут наиболее зудящие фрагменты тела. — Никак невозможно забурления контролировать. Ежели напрячься, то какое-нибудь одно последствие, может, и удастся придушить, но с иных сторон такой выхлоп пойдет — сам Занги рад не будет.
— Уже пробовал?
— Я — нет, а вот тот самый Занги, согласно преданию, трижды пытался на важном деле сосредоточиться. Так вот они и появились — сперва Гого, потом Лего, а на третий раз он, слыхал я, решил сконцентрироваться прямо как маг — до победного, так что Рего уродился вовсе с усами.
— Ну, такие последствия у всякого случаются.
— Да неужели? Таких более троих в мире случиться никак не могло, ему б столько не вынести, как если на твоего ослика трое залезут. Хотя что это я? На таком деле и впрямь стоит сосродоточиться, каковы б там ни были последствия. Давай, посматривай по сторонам, будем самоотверженно пытаться… ай. ай. ай.
Хворостина долго не выдержала — быстро измочалилась и переломилась у самого дварфова кулака. Торгрим ее с отвращением отбросил и широко заухмылялся, увидев неподалеку прислоненную к плетню мотыгу с толстой ручкой.
— На такое несогласный! — каркнул Бинго всполошенно и поспешно прикрылся от мучителя щитом, еще и тряпку с него сдернул для большей доходчивости. — Вредный ты какой — я тебе во всем навстречу идти стараюсь, поддакиваю, хвост заношу, а тебе лишь бы побои наносить. Ежели имеешь особое мнение, то не надо его в меня вколачивать — я и словесно восприму!
Торгрим озадачился — а чего это он, в самом деле, руки распускать повадился? Никогда не страдал этой ерундой, был доходчив и велеречив, а если уж бил — то только врага и сразу наповал. Еще порою помогал тяжелый, как три телеги железных чушек, взгляд исподлобья, а также другие народные средства: деликатное покашливание, презрительное сморкание под ноги, жесты различные, на худой конец издевательский смех. А на этого вот глянешь — и пальцы сами собой в кулаки сжимаются, и никаких альтернатив в голову не идет…[11]
