Ольга Денисова - Вечный колокол
— Нет! — яростно ответил Млад, — Их просто убьют! Назад, Добробой!
Что просил у него Перун за ответы на вопросы? Жизнь Добробоя и правую руку Ширяя?
— Пусть попробуют меня убить! — рассмеялся шаманенок, как вдруг над самой его головой низко свистнула стрела и воткнулась в ствол дерева за костром. Млад непроизвольно оглянулся: короткая стрела, для самострела, выпущенная с огромной силой, она бы прошила череп парня насквозь! Ветер сбил прицел…
— Пригнись! — только успел крикнуть Млад, но Ширяй его опередил, прыгнул на плечи товарищу, пригибая того к земле — вторая стрела просвистела над ними и ушла в снег далеко за пределами поляны.
Самострел — не лук, два раза подряд не выстрелишь.
— Сколько у них самострелов? — спросил Млад у Родомила.
— Два, — Родомил попытался подняться, — они хотели убить нас из темноты, но ветер помешал. В меня просто не попали, а тебя задели вскользь, по оберегам.
Так вот что это был за удар в грудь, после которого Млад почувствовал, что падает! Стрела!
— Бегите, бегите за ними, ребята, догоните их! — взмолился Родомил, — Они раненого тащат, они не уйдут от вас!
— Не смей… — покачал головой Млад и пошатываясь пошел вслед за шаманятами, — не смей подставлять мальчишек… Добробой, вернись! Вернись, или… или ищи себе другого учителя!
— Да ничего, Млад Мстиславич! Щас догоним! — махнул рукой шаманенок, словно и не слышал того, что сказал ему Млад.
— Добробой! Я не шучу! Это не кулачный бой в Сычевке! — Млад прошел сквозь невидимый щит — то ли Добробой пробил в нем брешь, то ли сила щита была на исходе, — Ширяй! Ты-то куда!
— Помогу, — коротко бросил тот.
— Я тебе помогу! Вернитесь назад, оба! — рявкнул Млад, но, как всегда, никто не обратил внимания на его приказы. Он попробовал бежать за мальчишками, но тут в воздухе снова свистнула стрела, чудом не задев шаманят. Те приостановились и укрылись за деревьями, плотно прижавшись к стволам. Млад подумал только о том, что успеет догнать их, пока они ждут второго выстрела. В тот миг, когда выстелил второй самострел, ему свело ступню, вывернув ее в сторону: от неожиданности он вскрикнул, споткнулся и упал на колено. Сзади застонал Родомил, хором ахнули шаманята и, забыв о преследовании, кинулись к учителю.
— Что? — Ширяй с разбегу хлопнулся перед Младом на колени, — что? Куда? Куда попала?
Добробой присел рядом на корточки и испуганно хлопал глазами. Млад сначала не понял, чего они так испугались, и только потом догадался: они подумали, что он ранен! Нехорошо было действовать хитростью, но он изловчился и ухватил Добробоя за воротник.
— Никуда не попала, — прошипел он сквозь зубы — судорога так и не отпустила, — ногу мне свело. Какой ты подлец, Добробой. Я же тебе сказал: вернись.
— Так ты ж босиком! — открыл рот шаманенок, — я сейчас! Я сейчас валенки тебе… погоди, Млад Мстиславич, сейчас!
Он сорвался с места, и, конечно, воротник Млад в руке не удержал.
— Уйдут, — простонал Родомил, чуть не плача, — уйдут!
— Хорошо бы, — проворчал Млад себе под нос.
Родомила отвели к медикам, подняв с постелей чуть ли не всех университетских врачей: те насчитали четырнадцать ножевых ран, из которых две можно было считать опасными: в бедро и под правую ключицу. Он потерял много крови, едва не терял сознание, когда его начали перевязывать, но приговаривал слабым голосом, что он живучий и через неделю поднимется на ноги. Сетовал на то, что не сможет доехать до Пскова, послал гонца к князю — сообщить об этом.
Только по дороге домой Млад заметил, насколько продрог. Ноги окоченели и плохо слушались, полушубок продувался насквозь, лицо обветрилось, за шиворот набивался снег, пальцы на руках перестали разгибаться, а отмороженные уши огнем горели под треухом.
Дана ждала его. Ему показалось, что она и не ложилась.
— Младик, все хорошо? — она поднялась ему навстречу.
Он кивнул и попытался расстегнуть полушубок.
— Родомил Малыч ранен, — выпалил с порога Ширяй, — его четырнадцать раз ножом ударили.
— Как? — Дана села обратно на лавку и поднесла руки к лицу. Она испугалась за Родомила!
— Медики сказали — ничего опасного, — тут же добавил Добробой, чтоб ее успокоить, — через неделю поправится.
— Ничего не понимаю, — она тряхнула головой, — разве такое возможно?
— Все возможно, — уверено и свысока заявил ей Ширяй, — ты лучше Млад Мстиславичу помоги — видишь, ему пуговицы не расстегнуть.
— Я сама разберусь, что лучше, — фыркнула Дана, — наглец!
— Да я сейчас помогу, — тут же кинулся к Младу Добробой, не успевший даже снять шапку.
— Не надо, — Дана поднялась, — раздевайся сам.
— Конечно! Что бы я ни сказал — все наглец! — проворчал Ширяй, — А чуть что: пойдите, мальчики, проверьте! А кто первый сказал, что там не все в порядке? Кто неладное за версту чует, а?
— Это тебя не извиняет, — повернулась к Ширяю Дана, — и нечего прикрываться хорошими поступками.
Млад молча стучал зубами, слушая их обычную перепалку. Мыслей в голове было много, но они как будто замерзли и шевелились лениво, нехотя. Но самая горькая из них билась в виске синей жилкой: сейчас она пойдет к Родомилу. Она испугалась за него, она пойдет к нему, чтоб убедиться, все ли на самом деле так легко и хорошо, как сказали шаманята. И потом — кто-то же должен за ним ухаживать?
Но к Родомилу Дана не пошла. Она грела Младу ноги в корыте, набрав теплой воды из самовара, потом растирала ему спину и грудь, кутала в одеяла и поила горячим чаем. И велела Добробою к рассвету стопить баню. Млад долго не мог согреться, но был так счастлив от ее заботы: от ее прикосновений, от ее ворчливых слов, которые она говорила с нежностью в голосе, от ее взгляда, полного участия и, наверное, любви. У него сжималось и трепетало сердце от мысли, что этого могло и не быть, и засыпал он в тревоге: а вдруг она уйдет?
Ему снились пожары в Новгороде. Когда-то на суде новгородских докладчиков он увидел будущее — за одно мгновение перед глазами открылась даль, вереница ярких образов. Теперь он разглядывал эти образы в подробностях…
Золоченый лик Хорса топорами сбивают с высокого шатра крыши капища. Он катится под гору к воде — сияющий, раскаленный — и падает в Волхов. Вода вскипает на миг, шипит, и облако пара, похожее на ядовитый гриб, уходит в небо. Солнечный лик опускается на дно: медленно и плавно раскачиваясь, свет его постепенно меркнет в темной глубине, пока последний луч, блеснув из воды, не гаснет окончательно. Во сне Младу кажется, что в Волхове утопили солнце, потому что черный дым пожарища затягивает небо, и сквозь него не пробивается ни один луч.
