Оксана Демченко - Королевский маскарад
Стекло рухнуло от слабого прикосновения кончика клинка.
Коридор оказался коротким. Он вывел в круглый зал. Кэльвиль с интересом рассмотрел помещение, особо свод потолка – очень правильную полусферу. Рассмотрел рисунки на полу, царапнул кончиком клинка стальные полосы, загадочным способом впаянные без шва в гранит. Рисунки явно отражали небесный круг и предназначались для астрологических расчетов. А потолок – мастер снова взялся его рассматривать – это ночное звездное небо. Оно до сих пор живет, покорное древней и незнакомой магии. «Эфрит создал тут вечную ночь, желая дать людям знание о небе», – усмехнулся Кэльвиль. И сам попался: оказался отрезанным от дарующего силу дневного светила…
– Наш эфрит увлекался движением звезд, – вслух повторил Кэльвиль. – И построил это помещение, чтобы их могли изучать люди. Сильных ловят на их слабостях… и привязанностях. Мне тоже нравится наставлять людей. Я учу бою, который несет смерть. Но я пытаюсь внушить, что сильный должен не убивать, а оберегать жизнь, используя данное ему искусство. Не всегда удается верно выбрать учеников.
– И тогда?.. – испугалась Лэйли.
– Спасибо Эриль, мы теперь умеем отнимать знания, сохраняя жизнь, – вздохнул мастер. – Ему было больнее и труднее принять решение. И он не успел…
Эльфы вошли в зал. Центральная часть идеального круга пола была сплошной темной сталью, покрытой незнакомыми знаками и письменами, а еще – цветными разводами, следами перегрева металла. То, что уцелело от эфрита, лежало на металле, в круге стен двух заклятий. Точнее, внешнее было именно продуктом магии людей. А внутри трепетала тонкая, едва различимая глазом пленка огня. Она ослабела настолько, что во многих местах прорвалась, спеклась в темные кляксы копоти.
Лэйли с отчаянием глядела за стену. Эфрити права – ее брат уже не живет и даже почти не теплится. Превратился в сухой пепел, сохранивший каким-то чудом форму тела. Тронь его – и рассыплется. Мастер присел у самой кромки заклятия, почти тронул его пальцами.
– Это она звала ядом, – согласился он с вопросительным взглядом Лэйли. – Обрывки людских сознаний: злоба, ненависть, дурные пожелания, зависть. Все самое гадкое, что имеется в любом дворце и окружает правителя. Твоя мама знала замечательную песенку про золотые клены, простенькую, но очень добрую. От нее уходили темные мысли. Попробуй – ты тоже ведьма.
Лэйли кивнула и зажмурилась, начав напевать. Надо не только петь, она это давно знала. Надо так же, как мама, верить, что каждое слово имеет силу и лечит. Что в словах – свет, жизнь и тепло. Лучший день осени, когда солнце стоит в зените, греет по-летнему, небо синее и чистое, удивительно глубокое, и сухое золото листьев шелестит под ногами, а малейший ветерок закручивает целые столбы пламени в кронах деревьев. И этот огонь красив и ярок, но не зол и лесу – не враг. Можно лежать, смотреть в небо и видеть, как клены полощут в лазури золото своих листьев… Кошка Ли открыла глаза, нехотя покосилась на заклинание магов. В лучшем случае, удалось истончить его на треть.
– Я не мама, – пожаловалась Лэйли.
– Тогда пой иное. То, что тебе самой больше всего нравится, – посоветовал мастер. – Про воду в пустыне, про персики… Чтобы тебе было легче верить и отдавать.
– Разве можно эфриту – про воду? – охнула девушка.
– Я разрешаю, – развел руками Кэльвиль. – Хуже ему не станет, поверь мне. И солнцу вода – не враг.
Про воду получилось куда лучше. Пустыня крепко засела в памяти, особенно ее рыжий песок, линяющий к полудню, скрипящий на зубах и неистребимый. Причудливые изгибы спин больших барханов, рябь малых песчаных волн. Трава, сухая и почти превратившаяся в прах, как тело эфрита, но еще цепляющаяся тонкими жилами корней за жизнь – укрытую толщей горячего песка водяную прослойку.
Лэйли дошла до воспоминания о колодце, когда рядом что-то шевельнулось и кожу щеки обдало теплом. Она открыла глаза и заулыбалась. Заклятия людей более не осталось, только прозрачная пелена огня эфрита горела редкими синеватыми язычками. Девушка достала из-под рубахи заговоренный мамой на удачу серебряный завиток кулона, осторожно тронула кончиками пальцев завесу огня. Не жгучая. Завиток лег рядом с пепельными пальцами. Если эфриту надо получить теплое и настоящее – это самое лучшее, что есть. Лэйли осторожно толкнула завиток ближе к пальцам, ощутила касание и замерла. Или поможет, или этот эфрит уже никогда не очнется.
– Старайся, – посоветовал Кэльвиль. – Ему надо накопить хоть немного сил до рассвета, иначе, боюсь, солнце убьет его – слишком оно огромно. Открой щель в потолочном слое, самый ее край на востоке зала. Видишь, купол прежде был прозрачным, но его затянули медными пластинами. Найди замок и отопри или пробуй отогнуть.
– А ты?
– Пойду «убеждать» магов не мешать нам, – пожал плечами мастер. – Слышишь, как они стараются? Я, видимо, напрасно рассчитывал получить отсрочку до полудня.
– Ты уж поосторожнее, – испугалась Лэйли.
– Как умею, – усмехнулся Кэльвиль.
Он поднялся по коридору и устроился у пролома. Вскрыл мешок, надел легкий доспех и проверил тетиву малого лука. Неодобрительно изучил запас стрел. Внизу, в сером предрассветном саду, уже копились стражи и маги шипели заклинания. Мастер выцелил первого, самого пожилого, полагая его наиболее опытным, и пустил стрелу. Заклятая на пробивание защиты, она не подвела. Пока люди успели понять происходящее и устроить свое излюбленное дело – панику – при виде незнакомого и малопонятного, еще три мага легли в траву. Кэльвиль недовольно прикинул: уходить будет трудно, они с Лэйли разворошили муравейник всерьез. В саду шумели все сильнее, бегали, звали кого-то. К опасному пролому в стене не подходили: оценили угрозу. Мастер тоже не высовывался – его дело не воевать, а тянуть время. Теперь люди позовут новых магов из города, отошлют весть важным начальникам… а сами станут ждать.
Получасом позже немногие уцелевшие знатоки волшбы дворца изгнали-таки ядовитый туман и пошли на приступ узкой щели. Кэльвиль познакомил их с гномьим бгррыхом – и снова последовала паника изумления, после которой установилась задумчивая тишина. Солнышко уже трогало лучами выпавший волос ветра – белесое тонкое облачко над полуденной башней.
Скоро рассвет.
Лэйли сидела возле эфрита и уговаривала его не уходить. Рассказывала, как плохо будет взбалмошной рыжей сестре и каких глупостей она натворит, оставшись без присмотра. Говорила о засухах и неурожае, о людях вне стен дворца, совсем нормальных и не злых. О персиковом саде, о дынях – она таких вкусных, как в Дэйгэ, никогда раньше не пробовала. Спрашивала: разве можно умирать летом, когда весь мир живет?
