Александра Лисина - Танцы во льдах
18.
От боли и горечи у меня резко истончился голос и окончательно побелела кожа, глаза обрели холодный морозный блеск, пальцы сжались в кулаки. В груди стало так пусто, будто оттуда вырвали живое сердце, а вместо него подсадили маленький, неподвижный кусочек льда, который умел лишь одно - больно ранить своими острыми гранями.
Я стояла, крепко зажмурившись и дрожа уже всем телом, не скрывая слез и не видя ничего вокруг. Стояла, окунув лицо в пробившийся сверху лунный свет, и властно взывала к помощи.
От моего крика у шаддаров болезненно искривились лица. Они медленно отступали, зажимая руками чувствительные уши и стараясь даже краем не коснуться ослепительно белого инея, расползавшегося от меня во все стороны и намертво вымораживающего древние камни. От легкого касания Льда старые плиты начинали стремительно покрываться мелкими трещинами и крошиться, вокруг свирепо бушевал ураган, мгновенно уносящий эту пыль в необозримые дали. Подо мной уже образовалась глубокая воронка, из которой все быстрее испарялся твердый фундамент, а я все стояла, до боли сжав кулаки, и пронзительно кричала.
Мне было плохо. Больно. У меня не хватало сил, чтобы выкрикнуть то, что я сейчас чувствовала. Но, пожалуй, этого и не требовалось - внезапно проснувшаяся магия истинной Аллиры лучше всяких слов говорила, насколько моя боль была сильна и всеобъемлюща. В этот момент я забыла про ноющую спину. Забыла про Ширру, который тоже меня предал. Про Леха и эльфов, которые, как оказалось, лучше многих знали, кто он и кто я, но все равно позволили привести нас сюда. И они... все они позволили смерти отобрать моего верного Рума.
Я не заметила, как вдруг потяжелело пространство за моей спиной. Не поняла, что неожиданно выскользнула из одежды, будто дозревшая в коконе бабочка. Не обратила внимания, как эльфийский сайеши неожиданно сделался длиннее и плотнее, целомудренно укрыв мое изменившееся тело от нескромных взглядов пятящихся демонов. Мне стало неважным, что как-то по-особенному стал чувствоваться невидимый воздух. Что в нем вдруг откуда-то появилась твердая опора. Что мне так же резко стало легко дышать, а на спине, как раз между лопаток, где совсем недавно Рум заканчивал последние узелки на моей ауре, стремительно развернулись белоснежные полотна.
Я судорожно сжала неистово сверкающую жемчужину, от которой во все стороны брызнул слепящий белый свет.
- Трис... - неслышно охнул Ширра, отчего-то медленно оседая на землю.
- Остановите ее! - отчаянно щурясь и пытаясь проломиться сквозь стену ветра, прорычал его отец.
Но тщетно - я уже обрела равновесие и, яростно провернувшись на месте, так же резко оборвала горестную песнь по погибшему другу. От этого движения крылья за моей спиной громко хлопнули и отшвырнули мощную волну ледяного ветра. Затем хлопнули снова, исторгнув свирепую метель, от которой ближайших шаддаров буквально вынесло за пределы площади. Затем приподнялись, ловя лунный свет подобно лепесткам розы, и, наконец, уверенно нашли себе опору.
Я только один раз взглянула на быстро удаляющий город, в котором все еще бушевала настоящая вьюга. Мельком увидела обледеневшую площадь, на которой только-только выходили из оцепенения крылатые демоны ночи; безошибочно отыскала согнувшегося, будто от боли, Ширру и холодно подумала, что ему, судя по всему, досталось больше всех - все-таки он стоял очень близко, когда я впервые в жизни взлетела. Но это не страшно - он невесть каким образом не только выжил, но уже почти пришел в себя. Даже глаза горят в темноте знакомым желтоватым светом, по которому я, собственно, и узнала его черное лицо среди многих других.
Вокруг него кто-то бестолково суетился, тряс за плечи и о чем-то спрашивал. Его отец с ревом ломал наброшенные мной морозные цепи. Кто-то из самых смелых решительно поднялся следом за мной, но одиночек я не боялась - коротко обернувшись, тихонько дунула, и чернокожих смельчаков мгновенно вымело из поднебесья. Правда, разбиться насмерть я им тоже не позволила - у самой земли подхватила воздушной сетью, слегка придержала и лишь потом небрежно бросила. Больно, конечно, но не настолько, чтобы они покалечились.
А Ширра все стоял и неотрывно смотрел.
Я быстро отвернулась, чувствуя, как постепенно рвется моя связь с землей и как уверенно приходят в себя одураченные Румом шаддары. Как все с большей легкостью сбрасывают с себя морозные оковы, трясут головами, в ярости крутятся на месте, окончательно разрывая непрочные сети Льда. А затем, повинуясь бешеному рыку своего повелителя, огромной черной тучей взметываются в воздух в погоне за крохотной серебристой искоркой, которая посмела так их унизить.
Я с надеждой вскинула голову и жадно уставилась на величественные снежные шапки двух сестер-близнецов: Летящие Пики были так близко, что, кажется, можно рукой достать. Но, вместе с тем, и так далеко, что я не знала, хватит ли у меня времени, чтобы успеть туда раньше шаддаров. Я молода, у меня много сил, мне очень многое отдал Рум, чтобы я хотя бы попыталась. Но мне никогда раньше не доводилось летать и, как ни печально, мои крылья только минуту назад впервые увидели лунный свет.
Этого мало. Этого ничтожно мало для новорожденной бабочки. Мне бы еще пару дней или недель. Лучше - месяцев, чтобы они окончательно сформировались и перестали настойчиво толкать меня в спину. Но у Рума не было выбора, кроме как второпях закончить их узор и напитать собственной силой. И у меня не было иного пути, кроме как выхватить их из охраняющего кокона раньше времени и сразу дать непосильную нагрузку.
Да, я лечу, вытянувшись белой стрелой параллельно земле и выставив перед собой истончившиеся кисти. Лечу так, как только успевают за мыслью мои первые крылья. Подо мной стремительно проносится земля, поразительно быстро проскакивают горные пики, холмы, леса, узкие ленточки рек. Подробностей не рассмотреть - я слишком быстра, но мне кажется, что редкая птица сумеет лететь так, как это делаю я. Да, мне некогда наслаждаться полетом - далеко за спиной уже слышится шум погони. Погони страшной и весьма многочисленной. Я вижу, с каким проворством несется мое тело в ночи, но откуда-то знаю, что они гораздо быстрее. И, чувствуя за спиной горящие взгляды, не сулящие ничего хорошего, я мчусь, я спешу, я неистово желаю уйти от настигающей погони... но, к сожалению, крылья слишком слабы, чтобы выдерживать мой вес слишком долго. Потому что я уже сейчас чувствую, как медленно пробирается в плечи усталость. Как коварным свинцом наливаются руки. Как все сильнее ноют мышцы, о существовании которых я прежде не подозревала.
Летать - что впервые учиться ходить. Надо бы медленно, плавно, постепенно. Сперва держась за стену или сильную руку матери. Затем - больше, дальше, увереннее. Наконец, пытаться это сделать одной, начав с крохотного расстояния в три неимоверно долгих шага, сделать перерыв, а потом, не удержавшись, нелепо шлепнуться на пол, гордясь даже этой малостью. Но у меня нет сейчас времени учиться. У меня нет возможности делать все, как положено. Я не могу позволить себе роскошь расслабиться и упасть, потому что, скорее всего, разбиться о скалы внизу мне уже не дадут. А когда подхватят когтистыми руками, когда вернут и злорадно оскалятся прямо в лицо, второго такого шанса я уже не дождусь.
