Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт
На Ширли очень тяжело подействовал разгром, учинённый неведомыми злоумышленниками в её комнате, а главное – разбитый дискмен и искалеченные любимые диски. Ведь советовали ей друзья скачать все любимые записи в музыкальный памятный блок та-фона и слушать на наушник, а она… прособиралась…
Теперь неясно, как всё восстановить. Она так ничего и не сказала об этом родителям, но после этого не только не показывалась дома, но даже сама не звонила ни матери, ни отцу, только односложно отвечала на их тревожные звонки.
Как-то Рути что-то понадобилось в комнате дочери, она зашла туда – и остолбенела.
Ей стала ясна причина молчаливой угрюмости дочери. Но неужели она могла хоть на секунду подумать, что такое сделали родители? – с обидой подумала Рути. Вечером, когда пришёл домой Моти, она без слов повела его в комнату дочери и показала, что там творится. Моти остолбенел: "Но кто?.." Рути вспомнила, как несколько недель назад сыновья повели себя с ней необычайно ласково, чего она давно не могла припомнить, а потом очень настойчиво выпроводили из дому. Они предлагали походить по магазинам, посидеть в кафе, наконец-то, посетить аттракцию у Забора.
Они пообещали ей закончить стирку, которой она уже было начала заниматься. Когда же она, усталая и оглушённая после короткой прогулки вдоль грохочущего Забора, с ощущением лёгкой дурноты, которую она всегда испытывала от соприкосновения с силонокуллом, вернулась домой, стирка пребывала в том же состоянии, в котором она её оставила, разве что первая, достиранная, порция белья благополучно кисла в запертой машине. А сыновей и след простыл… Рути вздохнула, вспомнив, как с таким же вздохом разочарования принялась за работу… И вот теперь Рути тихонько вскрикнула и тут же прикрыла рот рукой. "Что такое, Рут?" – осведомился Моти. – "Они… были дома… одни…" – с побелевшим лицом медленно проговорила Рути. Ей не надо было уточнять, кто такие они – Моти её прекрасно понял.
"Но комната-то была заперта?.." – "А кто-то туда тем не менее проник…" – тихо переговаривались между собой родители, глядя на разбитый дискмен, на исцарапанные записи, на скомканные, изорванные акварели и пастели, которые совсем недавно были аккуратно и со вкусом развешаны по стенам дочкиной комнаты, на такое же состояние её работ в искорёженных папках.
Моти тут же связался с дочерью. Он коротко рассказал ей о том, что они с мамой обнаружили, посетовав, что она им не рассказала об этом и заставила мучиться от непонятной сухости и нежелания общаться даже с ними. С болью и неловкостью Моти услышал ответ дочери, произнесённый звенящим от накипающих слёз голосом: "Ну, теперь-то вы видите, что этот дом – уже не моя крепость, что там, где ваши сыновья чувствуют себя хозяевами, мне места нет!.. Поэтому я и не хочу лишний раз дома появляться…"
***
Ренана, услышав рассказ Ширли, тут же заявила: "Рисунки, конечно, очень жаль.
Хорошо, что последние твои работы ты оставляешь в памяти компьютера, и они тут у нас в общежитии…" – "Я их и Яэль посылаю…" – чуть слышно прошелестела Ширли, глядя куда-то вбок. – "Ну, вот… Что до твоих записей, то не волнуйся – у нас всё это есть. Ребята живо всё восстановят в лучшем виде! Загрузим в твой та-фон музыкальный блок – и порядок!.." – "Меня убивает и бесит вандализм моих братишек!
Что им в моей комнате понадобилось! Я же понимаю, что это они, больше некому! Не папа же с мамой такое учинили!" – "Конечно! – согласилась с нею Ренана, присаживаясь рядом и поглаживая её по плечу. – Чего действительно жалко, так это твоей коллекции рисунков молодых художников, это и вправду утрата… И твои альбомы тоже…" Ренана, по совету Хели и с разрешения отца, уговорила подругу неделю пожить в их пустующем старом доме, чтобы она немного сменила обстановку и пришла в себя после шока. Какая-то немногочисленная мебель там ещё оставалась, да и старенький холодильник работал исправно.
Этих нескольких дней подругам оказалось достаточно, чтобы понять: близнецы Дорон тоже время от времени посещают пустующую квартиру, где плотно занимаются со своими друзьями какими-то таинственными музыкальными делами. Первая встреча в пустующей квартире вызвала смущённое недоумение с обеих сторон; впрочем, Рувик тут же дал понять, что очень рад сюрпризу. Ренана остудила его энтузиазм и радость, строго, даже чрезмерно сурово спросив, когда они успевают учиться, если то и дело гоняют в Меирию, на что оба, сильно смутившись, ничего не ответили.
Потом Шмулик попросил сестру ничего не говорить отцу, вскользь пробубнив, что они готовят себя к карьере музыкантов, а не раввинов. Он мужественно выдержал свирепый взгляд сестры, которая в ответ прошипела: "Наш папа тоже не раввин, а программист, но Тору учит каждый день. И Ноам навряд ли готовит себя в раввины, а… Вам бы стоило взять пример с его усердия!" На это близнецы ничего не ответили.
***
Итак, девочки сидели в тихом уголке салона, погрузившись в занятия. Из комнаты мальчиков снова доносились сильно приглушенные звуки флейты, которые вскоре сменились тихими звуками гитары, а затем послышался шофар, но более мощный и обладающий более широкими возможностями. Девочки поняли: это звучит таинственный угав. Похоже, Шмулик совершенствует свою технику игры. Спустя час с лишним музыка смолкла, её сменили тихие голоса и шаги уходящих друзей. Раздались тихие задумчивые аккорды гитары, и мягкий юношеский баритон – Ширли поняла, что это был Рувик, – тихо затянул:
Свернулась радуга спиралью
И, устремляя свой полёт
За горизонт,
Исчезла за белёсой далью…
А мне оставила осколки
И путь бесцельный,
Очень долгий,
По бесконечности туннеля…
Там, отражаясь в зеркалах,
В тумане огоньки чуть тлели…
И кроме отражений этих,
Как будто не было на свете
Надежды, радостей, печали…
Свернулась радуга спиралью…
Близнецы перебрались на веранду. Ширли глянула через стекло и улыбнулась, пробормотав: "А он у вас очень тонкий лирик, оказывается…" – "Не надо над ним смеяться! Разве он виноват?.. Ты бы знала, как ему тяжело…" – "Да не смеюсь я над ним! Но он же ещё маленький, всего-то 14 с половиной, или сколько там…" – "Будто не знаешь, что у вас всего год разницы!.. Скоро 15!.. Не шути… – мрачно проговорила Ренана, не глядя на подругу. – Тов, давай-ка закончим с этим… Не люблю быть хуже других, и ты, я знаю, не любишь!" Она вскочила, вышла на веранду, подошла к расположившимся там братьям и что-то им тихо сказала. Рувик нехотя отложил гитару, и вот уже они со Шмуликом сидят, склонившись над толстым томом и оживлённо жестикулируя. Вернулась Ренана: "Ну, усадила мальчишек за занятия. Давай и мы с тобой!.." Но закончить начатое им в этот день так и не пришлось.
