Александр Байбородин - Урук-хай, или Путешествие Туда…
– Грустишь? – Гхажш умеет появляться неожиданно, это я уже говорил.
Я не ответил.
– Ясно, – Гхажш поворошил веткой угли, подёрнутые серым пеплом, и над костром столбом взвились искры и оживилось пламя. – Тогда ответь мне на вопрос. Ты пойдёшь дальше с нами?
– А я могу выбирать? – вместо ответа спросил я.
– Не можешь, – покачал головой Гхажш. – Должен. Может быть, ты не понял, но я считаю тебя одним из нас. И парни так считают. Уу-гхой огхров было нелегко с этим согласиться, но и они сочли, что ты можешь быть урр-уу-гхай. Даже Угхлуук с этим согласен. А ему больше лет, чем всем нам тут вместе взятым, кроме корноухого. Он помнит, как сто лет назад твои сородичи были его врагами. Но он тоже считает, что ты можешь быть урагхом. Воином народа урр-уу-гхай. Значит, ты должен сделать свой выбор.
– Прямо сейчас?
– Да. Утром мы поплывём на юг. К Чёрной пустыне. Ты должен решать сейчас.
– А если я захочу уйти?
– Тогда мы дадим тебе еды и монет в дорогу. Переправим через Великую реку. Дальше тебе придётся идти самому.
– А если я захочу вернуться на Болотный остров?
– У Тулагха будет двухдневный привал в верховьях оврага. Ты их догонишь. На острове есть кому радоваться твоему возвращению.
– Я хочу спросить тебя кое о чём.
– Спрашивай. Я отвечу.
– «Медведей» обязательно было убивать?
– Нет. Можно было обойти. Но это заняло бы больше времени.
– Если можно было обойти, зачем ты приказал их убить? Они же с вами не воюют.
– Да, – Гхажш печально усмехнулся. – Они с нами не воюют. На нас с тобой они просто охотились. Для развлечения. Бэрол, он умел развлекаться не хуже моего подонка-брата. Я бы мог тебе об этом много рассказать, но не хочу.
– Не надо. Я просто хочу знать, почему ты приказал их убить.
– Мы жестокий народ, Чшаэм. Жестокий, подлый, коварный и хитрый. Нам ещё очень далеко до того, чтобы быть людьми. Людьми, такими, какими их задумал Единый. Но тех, кто отказывает нам даже в возможности стать добрее, мы тоже добрыми не считаем. Для Бэрола и таких, как он, мы всего лишь звери, на которых приятно охотиться. Он забыл, что у зверей бывают зубы.
– Ты и Гхажшура поэтому убил?
– Да.
– Но он был твоим братом.
– Он остался моим братом. Мы с ним двойняшки. Только он перестал расти в десять лет. Я такой же, как он. Мы различаемся лишь тем, что он любил властвовать, а я нет, хотя обладаю в нашем народе немалой властью. Я помню, что кроме власти есть ещё и ответственность. Но я такой же, как он, и мне также бывает трудно смирять мои прихоти.
– Если я уйду, как вы будете открывать башню Барад-Дура?
– А для чего я взял Огхра? Рано или поздно мы это сделаем. Может быть с тобой раньше, может быть, без тебя позже. Но мы это сделаем. Мы терпеливый народ.
– Вы можете все погибнуть.
– Мы и с тобой можем все погибнуть. У каждого из нас смерть стоит за левым плечом, но её не стоит принимать в расчёт. Рано или поздно этот солнечный мир покидают даже бессмертные эльфы.
– Мне надо подумать.
– Думай. Но когда взойдёт солнце, я должен услышать твоё слово.
И он поднялся и ушёл, оставляя на песке чёткие отпечатки подкованных сапог.
Всю ночь я смотрел на багровые угли.
Когда на небе стали меркнуть звёзды, и сгустилась предрассветная тьма, я толкнул Гхажша в бок.
– Просыпайся, – сказал я ему. – Через час взойдёт солнце. Нам пора в путь.
Глава 29
«Солнце спустилось к далёким горам,
Тени легли у овражного края».
У поющего был звучный, приятный баритон. Петь он умел, и эту песню пел явно не в первый раз, очень уж выверен был каждый звук.
«Время скоту возвращаться к домам, —
вкрадчиво протянул запевала, и сотня лужёных глоток рявкнула мощно, заглушая всё вокруг: —
Поторопитесь, уже по холмам
Ватага крадётся хмельная».
И снова вступил баритон:
«Нас не услышать и не увидать,
Тихо скользим, как летучие мыши.
И не дано нашим жертвам узнать».
И лужёные глотки опять подхватили:
«Где и когда суждено запылать
Стенам, заборам и крышам.
Мы приближаемся, тише шаги,
Дружно навалимся дикой ватагой.
Жги, убивай, здесь для нас все враги,
Больше хватай да быстрее беги,
Глупость не путай с отвагой!»
Вот уж чего я меньше всего мог ожидать в таверне крепости Осгилиат, так это песни вольных орочьих ватаг в исполнении стрелков короля Гондора!
«Кто угадает, какой из ночей
Кончится счастье для нашей ватаги?
Значит, сегодня гляди веселей, —
вывел весёлый баритон, и сотня глоток так же весело закончила: —
Жизнь прожигай и о ней не жалей,
Радуйтесь воле, бродяги!»
Звук сдвигающихся кружек подтвердил, что «бродяги» намерены «порадоваться» немедленно. Они и другие песни орали в тот вечер, но я почему-то запомнил только эту. Может быть, потому, что я её уже и раньше слышал.
– Я думал, – толкнул я жующего Гхажша локтем в бок, – это орочья песня.
– Угу, – Гхажш не счёл нужным отрываться от свиных ножек с луковой подливкой ради ответа.
– А почему они поют? – кивнул я на переполненный стрелками зал таверны.
– Нравится она им, – Гхажш проглотил кусок, вытер жирную ладонь о плащ на моём плече и протянул руку к кружке с пивом, – вот и поют. Чего бы им не петь? Живы, с добычей, жалованье получили. Напоются, напьются, и опять на войну. А пока чего бы и не порадоваться?
– Занятно, – подумал я вслух. – Кто-то же эту песню на Всеобщий должен был перевести.
– Неа, – вынул нос из кружки Гхажш. – Великий Гимбагх изначально сочинял свои песни на Общем, некоторые из них потом перевели на Тёмное наречие, но для этой я перевода не слышал.
И он снова присосался к пиву.
Замечу, что пиво в Осгилиате отвратительное. То пойло, что продают здесь под этим названием, с настоящим пивом роднит только цвет. Да и то, я бы назвал это родство очень отдалённым. Брендибэковский бралд тёмен, но он в то же время и прозрачен, а осгилиатское пойло цветом смахивает на жижу болот Лихолесья или слегка разбавленный дёготь. Пахнет оно тоже отвратительно. Хуже, чем шагху. Но шагху – честный напиток, его невозможно пить ради удовольствия, но можно пить ради опьянения. К тому же это не относится к шагху болотному, он-то своим изысканным вкусом может очаровать любого ценителя и не будет лишним даже на королевском столе. От осгилиатского же пива удовольствие способны испытывать только королевские стрелки. Им, по-моему, всё равно, что пить, лишь бы голова наутро болела.
В Осгилиат я попал из-за Гхажша. Вернее, из-за того разговора, что состоялся между нами на правом берегу Андуина, когда он высадил меня из лодки.
