Виталий Каплан - Масть
– Так ты догадался, что я сотворил? – ухмыльнулся Алёшка. – Не стал я князя магией убивать, сие запрещено Договором. И даже медведя магией злить не стал, потому что случись дознание… наше, Иное, то на медведе могли бы и следы воздействия заметить. Даже на мёртвом… А вот если взять муху… обычную такую навозную муху, в любой конюшне их полно… и раздразнить ею зверя… И кому придёт в голову её искать? А даже и прознай кто про неё… всё равно я не шибко виноват. Магией воспользовался в отпущенных мне пределах, запрещённых заклятий не творил, умысла на человекоубийство не имел. Я, можно сказать, просто игрался. Если что, Андрей Галактионович, я ж ещё почти дитя… а детство мне трудное досталось, игрушек, почитай, и не было. Вот и приучился баловаться с тем, что под руку попадётся. Кошка так кошка, мышка так мышка, мушка так мушка. И мог ли я детским своим разумом предугадать, как мои игры отзовутся? Посечь, конечно, следует, чтобы впредь неповадно было, но Договор ведь не нарушен, правда?
– Где ж тебя вчера допоздна носило? – стараясь сдержать одновременно одолевающие смех и ужас, спросил я. – Зримозапись твоя минут десять всего заняла.
– А как думаешь, сколько я того мига дожидался, пока князь мишек своих подкормить направится? – невозмутимо ответил Алёшка. – Не мог же я ему мысль такую подкинуть, это уже было бы воздействие… Нет, всё само собой должно было случиться.
– Да уж… – протянул я. – А ты, брат, выходит, опасный перец.
– И ещё какой! – признал он. – Что, Светлый, в новый свой Дозор заявишь?
– Про что? – удивился я. – Что разморило меня дорогой и сон про князя Корсунова приснился? Так снам верить нельзя. И вот что… эту твою зримозапись можно ли… ну, я не знаю… по Сумраку развеять, что ли… в порошок стереть. На всякий случай.
– Ну, если только на всякий случай, – согласился Алёшка. – А здорово я с мухой придумал, да?
Его сейчас тянуло поговорить. Оно и неудивительно – если вспомнить, каким он был вчерашним вечером. За бодростью своей и весельем прячется он от ужаса: ведь как ни крути, а убил. Пускай злодея, шельму, кровопийцу… а вот сделал живого неживым. Меня ведь тоже после той ночи трясло, когда я Архипа со Щетинистым упокоил. Так то я, взрослый, в полку пять лет отслуживший, всякого повидавший… а тут мальчишка пятнадцати с половиной лет. И ему теперь с этим жить.
Отвечать я не стал. Просто глядел по сторонам – как одни сугробы сменяются другими, как заволакивают солнце сизые тучи, готовые разродиться новым снегом, как чернеет вдали кромка елового леса – точно одна-единственная строчка на белой бумаге. Чёрное на белом. Одна масть по другой масти, а вместе – получается смысл. Разобрать бы ещё какой.
Разберу ли?
История 3
Серый ферзь Пролог
Факелы, пропитанные тайным вавилонским составом, горели спокойно – ни треска, ни дыма, ни зловония. Лиловое пламя вздымалось к закруглённому, точно в церкви, потолку, но совсем уж рассеять тьму не могло, и какие там, вверху, выведены письмена, разобрать было нельзя.
Да и не было собравшимся дела до корявых, подобных паукам букв неведомого алфавита. Каждый знал, что достиг отмеренного ему предела мудрости, но есть и та мудрость, к коей он покуда не допущен. Высоким Братьям ведомо, как кому полезнее.
Где-то за стенами, за стальными ставнями расплескалась тёплая ночь, источала ароматы распустившаяся черёмуха, выводил свои коленца неприметный соловей – но тут, в зале, творилось действо поважнее весны. Здесь решались судьбы, и само мироздание тревожно замерло, ожидая себе вердикта.
И уж тем более прониклись важностью этой ночи собравшиеся. Давно уже прекратили они пустопорожние разговоры – какая ранняя ныне весна, как оскандалился намедни на приёме у Николая Петровича граф Скавронский, о чём пишет из Варшавы тётушка Семёна Ильича, как бы ускорить прохождение бумаг о наследстве в губернском суде, какими отварами смазывает Глеб Афанасьевич больные свои колени. Не отдавали уже дань ни красному вину, ни табаку, не хихикали над скабрёзными байками Иоганна Карловича, не осуждали сказавшегося больным Николая Гавриловича. Ибо настало время для поистине важных дел.
Настало оно с глухим раскатом грома, причём никого сие не удивило. Мало ли, что на дворе – ясная, звёздная ночь? Гром – не для спящих обывателей. Гром – знак для них, посвящённых.
– Настало время, братья, – неспешно заговорил поднявшийся на возвышение московский гость. – Близится миг нашей победы, но дело предстоит сложное. Мы у себя в старой столице готовы уже начать, и то же касается петербургских братьев. Однако же без вас, без вашей поддержки ничего не сбудется. Сами знаете, прежние обстоятельства вам не благоприятствовали, ибо не все ваши в должной мере были верны. Кое-кто боялся, кое-кто сомневался в успехе и, будучи на словах верен, на деле всячески оттягивал. Но волею Провидения уже четыре месяца как изъят он из вашей среды, и ничто более не препятствует осуществить ожидаемое столько лет. Ибо медлить уже нельзя. Не сумеем в этом году – не сумеем никогда, ибо всё должны свершить до июля, далее же в Европе изменится слишком многое… и враги наши сделают выводы. Пока они беспечны, пока нам с помощью древней египетской магии удаётся хранить приготовления в тайне… но никакая магия не спасёт, если высшая власть учует запах дыма. Не стану даже напоминать вам, братья, сколь многим каждый из нас рискует… но и то держите в уме, что все мы зашли слишком далеко, отступать некуда. Впереди – победа и новая, счастливая жизнь, позади – кнут и плаха. Посему должен я знать, готовы ли вы? Могут ли силы двух столиц положиться на вас? Всё ли исполните вы, что предначертано?
– А что нам делать-то надлежит? – послышался с заднего ряда старческий голос, и собравшиеся с недовольством повернули головы к седенькому почтмейстеру Василию Григорьевичу. Разве ж можно перебивать брата в столь высоком градусе? Придёт пора – и до каждого доведут положенное ему.
– Вам, – добавил суровости в голос московский гость, – надлежит каждому пребывать в готовности занять тот пост, что уготован ему после нашей победы. Каждый получит сегодня пакет с тайными предписаниями, вскроет, прочитает, сожжёт – и немедленно начнёт соответствующие приготовления. Однако же есть дела сами собой разумеющиеся. К примеру вам, господин Бармицын, следует строжайше проверять всю входящую и исходящую корреспонденцию… всё, что покажется хоть сколько-нибудь сомнительным, немедленно передавать Егору Фомичу. Вам же, Егор Фомич, с сего дня и в течение месяца надлежит следить за перемещением столичных фельдъегерей, буде окажутся они в вашей губернии. Мер к задержанию не предпринимать, но доставляемые ими бумаги по возможности изучить. Только не перестарайтесь. Подчеркиваю: по возможности! Чтобы сие подозрений не вызвало. Что же до господина Веенмахера, то следует вам, как только получите мой особый приказ, артиллерийский ваш полк перевести на казарменное положение. Никаких увольнений в город! Придумайте уж сами причину. Ненадолго – от силы на пару дней. Самое же главное – начиная с двадцать пятого дня мая и до пятого июня следует вам, господа, город закрыть. Чтобы никаких путешествующих ни в Москву, ни в Санкт-Петербург! Карантин, что ли, устройте… Это всех сословий касается. В означенные сроки никто не должен покидать губернию! Если не хватит сил полиции, употребите на то солдат.
