Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — бургграф
Я спросил с невольным вызовом:
— Полагаете, что-то изменится?
Его глаза смеялись, губы раздвинулись в широчайшей улыбке.
— Вы такое... такое увидите на той стороне океана!
— И что?
Он покачал головой:
— Всё увиденное и услышанное меняет наши взгляды. Разве не так?
— Не знаю, — ответил я в затруднении. — Знаю, что меняет, но не уверен, что всё.
Он сказал с железной уверенностью:
— То, что увидите, изменит! Там совсем другая культура. Более высокая.
Я пробормотал:
— Знаю-знаю. Культурный человек никогда не заметит, как другой выругается, плюнет на ближнего или начнет его избивать. Вообще культурный, образованный человек и в дерьмо наступает так, что любо-дорого посмотреть. Взять наших демократов...
Он слушал с благожелательным интересом, в глазах то понимание, что просто бесит: видит насквозь, я сам до свинячьего писка стремлюсь на Юг, а возражаю только из упрямства и детского стремления противоречить всем и всему.
— До встречи на Юге, — произнес он с учтивой церемонностью и торжеством в глазах. — Нам будет о чем поговорить. Увидите, вам самому поговорить со мной захочется... очень!
Он отступил прямо в стену, тоже мне исчезник, я перевел дыхание, сердце колотится, словно выдержал невесть какую битву. Ладно, на Юге посмотрим. А сейчас есть задачи понасущнее.
Бриклайт, окруженный то ли помощниками в деловых вопросах, то ли телохранителями, вышел из городской ратуши и сумрачно обозревает площадь. Помрачневший, с осунувшимся лицом, под глазами темные мешки, щеки отвисли, как у бульдога.
Я бочком-бочком заскользил вдоль стены, помесь чучундры с хамелеоном, сердце чуть не выпрыгивает, забежал за угол и прокричал оттуда громко:
— Бриклайт! Даю сутки тебе и твоим шакалам, чтоб убрались из города. Останетесь — пеняйте на себя.
Я отступил на пару шагов и, не покидая личины исчезника, торопливо скользнул за нагруженные повозки, а оттуда уже пустился со всех ног, постоянно прикидываясь то частью стены, то наростом на дереве.
Пятеро бросились к телеге, я успел увидеть, как с разбега обогнули с двух сторон и столкнулись лбами. Бриклайт в бешенстве топал ногами:
— Сто золотых!.. Сто прямо сейчас тому, кто убьет эту сволочь!
Несколько человек дернулись, но остановились, растерянно глядя друг на друга. Сто золотых монет — целое состояние, но этот благородный уже отправил на тот свет кучу народа и, судя по всему, останавливаться не собирается. А зачем покойнику сто монет?
Я насторожил уши, до меня донеслось осторожное:
— Он умеет отводить глаза...
— И Шатанга умеет, — рявкнул Бриклайт. — А Церугол умеет выявлять тех, кто отводит...
— Секемба этих отводников вообще слепит, — подал голос очень пышно одетый молодой мужчина, я узнал Джорджа, сынка Бриклайта. — Отец, я эту сволочь притащу на той же веревке, на которой он... Отец, он умрет у нас страшно! И не сразу.
Запомним, сказал я себе и отступил еще, а потом на всякий случай перешел в другой квартал. Не обещаю, что умрешь страшно, но умрешь. Хотя бы за то, что насиловал Амелию. И причастен к убийству отца Шкреда. И вообще помогал грабить город, а добропорядочных горожан опустил до уровня демократов...
В двух-трех лавках, куда я заходил, чтобы перекусить на ходу, меня, как я понял по лицам хозяев, узнали, но лишь запросили втрое дороже. Я заплатил, усмехаясь, рынок — есть рынок, вышел, но на всякий случай попетлял, попеременно влезая в шкуру исчезника, а в остальное время — пряча лицо под низко опущенным капюшоном.
К концу дня уже наметил, как пробраться в дома Браклайта и Вильда, до вечера наблюдал за горожанами, ловил обрывки разговоров. Воздух становится плотнее, отсырел, ветерок с моря стих, ночь надвигается тяжелая и хмурая, небо потемнело, даже звезды поглядывают сквозь тьму мелкие и редкие.
Я поправил лук за плечами, приходится прятать под плащом особенно тщательно, то и дело старается высунуться рогом. Дома медленно поплыли навстречу.
Из темноты между домами донесся тихий голос:
— А ты осторожен, ваша милость!.. То-то с тобой никак не совладают.
Я быстро развернулся: в кромешной тьме стоит толстенький мужчина в приличной одежде зажиточного горожанина, на груди амулет. Перехватив мой взгляд, приятно улыбнулся и сказат так же тихо:
— Да, я тоже вижу в темноте... Но где ваш амулет?
— Под рубашкой, — сообщил я, по лицу горожанина понял, что ляпнул не то, наверняка амулет из-под рубашки не сработает, быстро перевел разговор: — Вы просто хотели сделать комплимент?
Он усмехнулся, но за моим лицом наблюдал настороженно.
— И это тоже. Вы чересчур правильный человек, ваша милость. Вышивать крестиком не пробовали?.. Да это я так, шутю с перепугу: Вас там впереди ждут.
— Кто?
— Засада, кто ж еще? — Я насторожился:
— Ого! А вы, значит, решили предупредить?
— Да.
— Почему?
— Вы хороший человек, ваша милость. И поступаете правильно, как я уже говорил. Настолько правильно, что другого бы уже стошнило.
— Кто ждет?
— Не знаю, но их шесть или семь человек. Они пьянствуют вон там в трактире. Правда, один всё время на страже, а еще один то и дело выходит на крыльцо и смотрит через кристалл... вы знаете эти кристаллы, верно?
— Ну да, — ответил я вынужденно, — а как же! Знаю.
— Так вот, он высматривает вас, ваша милость.
— Даже ночью?
Он прищурился, покачал головой:
— Они считают вас, как и я, тертым калачом. Вы молоды, однако... словом, таким ночь не помеха.
— Спасибо, — сказал я. — Тогда я лучше обойду. Я человек вообще-то мирный. Где могу, там драк избегаю.
Он сказал вдогонку:
— Вот только они к вам так и липнут.
— Это сами, — ответил я. — Сами.
Глава 14
Дом Джорджа, третьего сына Бриклайта, выглядит изящной игрушкой: перекупил у разорившегося дворянина, ничего перестраивать не стал, так что и здание не потеряло благородного облика, и я без помех пробрался на второй этаж.
Стража только у входной двери, я продвигался медленно, затаиваясь и прислушиваясь. Отыскав спальню, тихохонько приоткрыл дверь, в ноздри шибануло сладкими ароматами пряных трав. Темно, в дальнем углу слабый огонек светильника, но и он отгорожен, чтобы свет не падал на глаза спящего.
Я на цыпочках подкрался, к благовониям примешивается запах вина. Папин сынок безобразно пьян, успел даже обблеваться прямо в постели, мразь...
Он что-то пробормотал во сне, я накинул петлю на горло, рванул, затягивая. Он захрипел, просыпаясь, ухватился обеими руками за веревку, но та уже врезалась в шею. Я рывком сдернул с постели и потащил в другую комнату, откуда просматривается балкон.
Джордж на ходу пытался ухватиться за дверной косяк, я с наслаждением хряпнул дверью, послышался дробный хруст, Джордж забился в беззвучном хрипе. Лицо побагровело, глаза выпучились, я дернул и потащил через всю комнату, сгребая роскошный ковер. Джордж снова пытался дотянуться хоть до чего-то, но я пинками отбрасывал его руки, беспощадно бил в лицо, превращая его в кровавую маску, топтал и без того искалеченные кисти рук.
