Мария Ермакова - Странствия Варлафа
Фесталия радостно улыбнулась. Улыбка осветила ее лицо, сделав еще более привлекательным. Глядя на нее, заулыбался и Синупред, а глаза его приобрели мечтательное выражение. С этими двумя все ясно!
Девушка ушла, забрав поднос. Он долго смотрел ей вслед.
— Она — твоя сестра? — понимающе спросила я.
Вот, попал парень!
Но Синупред неожиданно покачал головой.
— Нет. Она его воспитанница. Орки всю ее семью вырезали, а она в очаге спряталась. Дядя в ту пору местным дозором командовал. Они по следу орочьего отряда шли, вот и наткнулись на разрушенную ферму. Он Фесталию к себе и забрал. Жена его давно уж умерла, а он так боле и не женился. Детей не было. Так он девчонку, как родную, воспитывал.
— Ну и, слава Богу! — пробормотала я, и невзначай поинтересовалась. — А ты почему на ней не женишься?
Синупред удивленно посмотрел на меня, а затем вдруг опустился на скамью рядом и крепко потер макушку.
— За невесту надо отцу выкуп давать. А за такую, как Фесталия свиньями да козами не обойдешься. Тут конь нужен — породистый и сильный. Чтоб и плуг возил и воина в доспехах, ежели понадобиться.
— А без коня никак?
Поникший парень молча покачал головой.
С улицы стали заходить крепкие загорелые крестьяне. Не только мужчины, но и женщины. Некоторые несли младенцев в цветастых платках, повязанных через плечо. Видимо, после трудового дня у Онольгейна собиралось все население Октабер-Феса.
— Пойду я дяде помогу! — встрепенулся Синупред, и убежал за стойку.
Я с грустью посмотрела ему вслед. Выходит, сама того не зная, я пожелала ему именно то, чего ему не хватало — денег и счастья в личной жизни.
* * *Почти все столы были заняты. Кто-то, выпив пару кружек эля и закусив жареной в очаге колбаской, торопился домой — ждали дела. Кто-то оставался подольше — поболтать о том, о сем, обсудить цены на зерно и мясо, попугать друг друга орками. Стол героя еще пустовал. Фесталия не успевала присесть — таскала тяжелые подносы с кружками, отшучивалась от легко захмелевших с работы мужиков, успевала и помыть посуду, и выставить на стойку чистые стаканы. Да, нелегка была ее жизнь, а ведь девушка казалась такой хрупкой. Из-за занавески, тяжело ступая, вышел хозяин — здоровенный, похожий на медведя мужик, седой, бородатый, суровый. Я никогда не видела старых вояк, но вот этот был как раз таким. Синупред помогал и ему и Фесталии. В конце концов, Онольгейн оставил стойку полностью под присмотром племянника, а сам подсел за один из столов к мужикам, судачащим о чем-то. Я наблюдала за своим молодым знакомым — парню явно нравилось то, что он делал. Он ловко разливал пенящийся эль, не марая клоками пены стойку, быстро протирал стаканы, отсчитывал сдачу, переворачивал колбаски, жарящиеся на решетке в очаге, резал хлеб. Из него вышел был отличный зять, которому не страшно было бы оставить ни воспитанницу, ни собственное дело!
С грохотом ударила створка двери. Народ притих и вжал голову в плечи. Некоторые засобирались домой, другие заерзали, словно устраивались поудобнее. В таверну ввалился толстый краснолицый господин в начищенных до блеска латах и шлеме с пурпурным — о, господи! — плюмажем. Выражение его лица мне совсем не понравилось — господину было скучно, и он жаждал развлечений.
Онольгейн подозвал к себе Фесталию.
— Помоги Синупреду — у него колбаски подгорают! — приказал он, а сам поспешил на встречу господину, низко кланяясь.
— Что сегодня на ужин, почтенный хозяин? — громогласно вопросил тот. — Я никого не убивал уже две недели! От этого всегда хочется жрать!
— Жареный на вертеле поросенок, гусиная печень, яблоки в меду…, - принялся перечислять радушный хозяин, провожая господина, который, несомненно, и был героем Озиллой, к его столу.
Я заметила, что Синупред набрал полный поднос еды и принялся разносить ее по залу. Фесталия хлопотала за стойкой, не поднимая глаз.
Синупред, тоже низко кланяясь, расставил на столе героя горшочки и тарелочки. Хозяин собственноручно принес огромный кубок, украшенный каменьями и вылил туда целую бутылку вина.
— Люблю так! — бесхитростно заявил Озилла. — А где же прекрасная Фесталия? Эй, девочка, ты, что же, не поздороваешься со мной?
Девушка низко поклонилась, и отвернулась к очагу. На скулах Онольгейна заходили желваки.
— Пусть господин простит ее — она очень занята! — сказал он. — У этого неумехи Синупреда всегда подгорают колбаски!
И он дал затрещину своему племяннику. Затрещина была настоящей — и Озилла это оценил!
— По-моему он просто дурачок, этот твой племянник! — захохотал он. — Как я не приду, у него всегда что-нибудь не так — то колбаски подгорят, то тарелка разобьется! И зачем ты посадил его на свою шею?
— Я обещал его отцу, моему брату, что буду заботиться о нем! — смиренно ответил Онольгейн, и шикнул на парня. — Прочь с моих глаз, неумеха!
Синупред быстро отступил в единственный плохо освещенный угол таверны — как раз туда, где стоял мой столик. Я увидела у него слезы на глазах — слезы боли и обиды. Уж, наверное, рука бывшего воина была тяжела!
— Эй, сынок! — позвала я. — Иди сюда! Не слишком ли дорого тебе обходится этот отвод глаз?
— Фесталии будет еще хуже, если он доберется до нее! — вздохнул парень. — Он уже и так, и этак. И у дома ее караулит, и сюда постоянно заявляется, руки распускает. Она плачет потом целый вечер — у нее все ноги в синяках от его ухаживаний. Вот мы с дядей и придумали этого «неумеху Синупреда». Озилле все равно, над кем издеваться!
— Беда! — вздохнула я. — Иди, тебя дядя зовет.
Я заглянула в кувшин — там оставалась еще половина «айрана». Вполне достаточно, чтобы посидеть еще немного в шуме и гаме человеческого жилища, прежде чем вновь выйти на неисследованные и жуткие просторы Улльской долины. Да, несправедливость, видимо, постоянная спутница жизни. И, как жаль, я ничем не могу помочь! Будь со мной моя Сила, я бы наслала на этого омерзительного ероя чесотку или еще что похлеще! Нехорошо, конечно, но оно того стоит!
Вновь подошедший Синупред принес корзину, в которой лежали аккуратно завернутые в чистые льняные салфетки и аппетитно пахнущие вкусности. Оттуда же торчало горлышко бутылки красного стекла.
Я порылась в складках своей хламиды, нащупывая кошелек. Выложила на стол две монетки. Парень протянул было за ними руку, но вдруг отдернул и побледнел.
— Я… — прошептал он, меняясь на глазах, — сейчас дядю позову!
Я принялась допивать напиток, хищно поводя носом — запахи из корзины призывали меня съесть припасы здесь и сейчас!
Подошел Онольгейн. Кивнул мне, как старой знакомой, сгреб монеты и принялся их разглядывать.
