Всеволод Буйтуров - Золотой Разброс 1. Слёзы Невидимых.
«А такое сочетаньице имён туземных тоже неспроста. Видно сама Судьба здесь Просветлённого с Защищённым столкнула. И ещё батька-шаман Множащий Долгую Жизнь! Надо поразмыслить на досуге».
Родительский дом
И велели Невидимые Родители устроить дивное Святилище — Родительский Дом, чтобы Дети всегда могли прийти в гости к Родителям, рассказать им о своих делах и нуждах, а родители выслушать, помочь, а, если надо, и пожурить своих Детей.
И велели Родители так построить Дом:
Длины же ему быть пятьдесят локтей.
Ширины быть тридцать пять локтей.
Высоты поднять на пятьдесят локтей
Под Домом же копать яму великую глубины тоже пятьдесят локтей.
Яму ту заполнять Слезами Родительскими, пролитыми и от радости за Детей Возлюбленных, и от горести за неправедные дела их, что по глупости Чада совершили, а Родители, за многостью забот своих, от беды и дурного дела не оберегли.
И наполнять яму ту великую золотом — Слезами Небесными многие и многие годы. И заботиться о прибавлении золота неустанно и Вождю, и каждому из Племени. Ибо, чем больше Слёз Родительских соберётся в той яме великой, тем ближе станут Дети к Небесам, тем святее будет союз с Родителями и крепче связь с ними. А будет сильна связь — будут чудеса небывалые и благо Детям Возлюбленным.
Золото Божественное расплавлять на огне великом, а как станет жидким, заливать в формы и делать кирпичи равные. И так укладывать в ямину. А будет та доверху наполнена Слезами — рыть по порядку на Юге, Западе, Севере и Востоке ямы меньшие, над ними Святилища Малые устраивать и также золотом заполнять.
Снаружи и внутри Дом Родительский золотом не украшать. Стены же снаружи и внутри изукрасить картинами дивными. И будет Рука Небесная водить кисти живописцев. И даст им разумение запечатлеть на стенах Лики и Чертоги Небесные.
А коли хотение есть, в доме своём иметь изображение Ликов и Чертогов, то звать живописцев и давать им доски кедровые сухие и ровные, да напишут на них Святые картины на радость хозяевам и в назидание. И весить картины те Святые в домах — достойно Детей. Живописцам же платить за работу и почёт им оказывать: рукой их Небеса водят.
Только Золотыми Слезами не платить живописцам и меж собою торг на Слёзы не вести, а одаривать взаимно друг дружку припасом, шкурами и прочим полезным скарбом. С иноплеменниками же можно рассчитываться золотом и приобретать, что Верным Детям потребно. Родителям для своих Чад ничего не жалко.
Когда же Слёз будет в яминах в избытке, Дети смогут свободно разговаривать с Родителями. И Родители явят через Слёзы свои многие чудеса. Посему ежедневно и неустанно должны самые сильные Дети трудиться на добыче Слёз, а Вождь радеть о плавлении и закладке Слёз в ямы для славы Родителей и процветания Племени. И да не узнают иноплеменники, как золото добывается и как в ямины закладывается. И благословенны будут Родители и Дети их на Белой Горе и по всей Земле.
Чистая Гора (Ваня шизует)
Весна благоухала черёмухой и сиренью. Точнее, черёмуха уже отблагоухала, а цвет сирени только набирал силу. То ли от этих терпких ароматов, которыми наслаждаются раз в году, то ли от жары в классе (отопление в колледже к скорби директора всё не отключали, чем платить?) у Ивана вдруг резко заболела голова. Вообще-то он головой почти никогда не маялся. А тут — на тебе. Даже с глазами что-то произошло. Может давление скачет? И погода была распрекрасная. Настоящая весна. И странная тёмная туча не портила весеннего настроения. Если бы не головная боль…
Воздух стал густым, вдыхать его стало трудно, и в этом густом воздухе в окне первого этажа возникло сначала лицо, а затем вся фигура девушки изумительной нереальной красоты. Бездонные глаза манили обалдевшего Ивана в неведомые дали: «Разве так бывает? — подумал он. — Как в кино, только лучше. И сердце творит что-то невероятное. Точно, давление...»
Надо сказать, что был урок вокала, и Ваня выполнял обязанности концертмейстера — попросту аккомпаниатора. Так вот, стояла у рояля очередная будущая учительница пения, простая деревенская девушка из далекого северного села, и спокойно так, неспешно осваивала азы исполнительского искусства: ровно столько, сколько нужно для работы с детьми на уроке музыки: не в Большой театр готовилась, а на ниве народного просвещения пахать. Глядь, а пианинщик Иван Семёнович рояль-то свою забросил — и шасть в окошко. Руки куда-то вперед тянет, глаза чего-то ищут, и как будто за кем-то спешит, отстать боится.
«Жаль, хороший дядька был. На уроках не напрягал, и под юбку не лазил. Смирный. Но, видать — ку-ку. Весна подействовала. Теперь в дурку заберут, точно. Глаза, вон, совсем остекленели. Видит, однако, чего-то». Мысли непривычно быстро ворочались в головке будущей юной педагогини.
Тут совсем плохо дело стало…
Со стороны могилы Праведного Старца стремительно приближалось какое-то Чудо: благообразный старичок, очень, надо сказать, бодрый.
— Дева! Поведай, куда сей злокозненный скоморох ринулся? Даже гусли свои диковинные бросил! Догоню, пусть пощады не ждёт! Нечего за непорочными голубками гоняться, словно коршун!
— Это, как бы…и мне, однако, дурка светит? — пронеслось в перегревшемся от непосильной мыслительной деятельности юном мозгу. — Что за хмырь? Как на старинных картинках: длинные седые волосы, бородища до пояса, весь в белом, рубаха длинная, штаны, кажется, моя бабушка Груня такие портами называла. Сапоги дёгтем начищены, как от телеги дедушки Павла пахнет, когда он колёса смазывает. Откуда взялся?
— Дева! Нешто ты сомлела? Прости, красавица, Не хотел тебя смутить да напугать. Скажи — скоморох ведом тебе?
— Дак, это ж Иван Семёнович — концертмейстер!
— Как? Что-то туговат стал на ухо! Квартирмейстер! Убью мерзавца! Знавал я одного квартирмейстера, так он, негодяй, первый сводник в полку был! Сколько невинных девиц с пути сбил. А когда французского супостата били, сию девицу совратил. Модисткой она была, в городе Париже. Походные бордели организовывал! Ой! Прости отроковица! Негоже старому солдату при деве такое говорить! А скомороха порешу! И гусли его бесовские порушу! Но сперва скомороха! Держись, квартирмейстер!
Златой Телец
— Так вот, — медленно и задумчиво протянул Базука, подходя к писателевой божничке.— Ты, брат мой книжный, где табличку-то прихватил? Конкретно?
— А вот лежала неподалёку от входа в колледж. Девки, как на учёбу бежали, об неё подошвы шоркали: перекопано по всей ограде, будто клад кто-то ищет. Да глина сплошная. Я смотрю, дощечка знатная, вроде бронзы. Красивая вещь оказалось, как глину отмыл. А надпись разобрал, понял: негоже такой штуковине в грязи валяться.
