Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо
И то были последние его слова – закрылись глаза, тут сильно солнечные лучи ударили, и обратился он в воду талую, в ручеек златистый, убежал тот ручеек, в землю впитался; а из груди его ворон чёрный вырвался, и был на груди ворона того медальон – две змеи в борьбе переплелись, а в центре – камень, когда–то видно чистейший, а теперь – такой же непроницаемый, мрачный, как и око ворона.
Тут от потрясения великого, от муки душевной, лишилась чувств Мирославна, жена моя любимая, и больше уж не приходила в себя – на следующий день скончалась. А как по обычаю старому сожгли её тело, да развеяли прах над полями родными, так и ушёл я в леса, ибо уж очень тяжко среди людей было оставаться, и жить то не хотелось… Но леса излечили, у них мудрости набрался – годы прошли – поседел, люди Старцем зовут…
* * *
В печи догорали дрова, краснели угли, а в воздухе витали ароматы пирогов и кушаний, которые дожидались своего часа в соседней горнице.
Старец Дубрав подошел к печи, протянул руки к огню. На некоторое время воцарилось молчание… Алеша внимательно разглядывал гостя. Волосы его, борода и даже густые брови прямо–таки отливали ослепительной белизной, словно вечный снег на вершинах самых высоких гор. Роста старец был среднего, был он худ, – в общем, по своим размерам, обычный человек, но все же производил впечатление великана – он словно бы заполнял всю горницу, приковывал к себе взгляд, так, что все остальные предметы казались по сравнению с ним совсем незначительными…
Все это в мгновенье ока пронеслось в Алешиной голове, и вот, совершенно неожиданно, он понял, что старец говорит ему:
– Ну, расстегни рубашку, дай взгляну – как глубоко он твоим сердцем завладел….
Алёша расстегнул, и Дубрав тут же одобрительно кивнул:
– Хорошо – гораздо лучше, нежели то, чего я опасался. Значит то, что рядом были любящие сердца, уберегло тебя…
– Послушайте!.. – очень волнуясь, довольно громко воскликнул Алёша, и даже вскочил навстречу Дубраву. – Ведь вы сможете извлечь это?.. Ну – надрез там сделать… я боли не боюсь!..
– Нет… – вздохнул Старец. – Если бы это было в моих силах, так сразу с этого и начал, и не томил бы вас. Но Алёша – ведь медальон слился с твоим сердцем. А разве же можно сердце из груди достать?..
– Тогда я знаю… – тихим голосом прошептала Оля, и провела ладонью по Алёшиным волосам. – Теплом да любовью излечится – главное до весны дождаться…
– Нет, нет. – качал головою Дубрав. – Конечно, когда рядом такой родник как ты, Оленька – Алёша будет сдерживать злобу, но ведь она постоянно будет его терзать; чем больше он будет сдерживать – тем сильнее эта мука будет, и наконец не выдержит его сердце этого противоречия, разорвётся…
При этих словах на лице Олином такая мука отразилась, что нельзя было без сострадания на неё глядеть.
Тут Алеша задал вопрос, который давно его волновал:
– А что вы знаете про эту… Снежную колдунью.
Дубрав начал рассказывать, но рассказывал он как–то невнимательно – видно было, что что–то иное обдумывает:
– Что, стало быть, я знаю про Снежную колдунью… н да в разных местах ее по разному зовут – кто снежной, кто белой… на севере ее величают повелительницей вьюги… да много имен чудных, как, впрочем, и у Кощея. Кто–то даже говорил, что она сестрица Кощеева, а еще кто–то брехал, что его жена! Ну это все вымыслы, народ то чего только не придумает! Люди то забывают, что и она и Кощей совсем на них не похожи – они могучие духи, они живут на этой земле с древнейших времен. Вроде они совсем разные – все знают, что стихия Кощеева это пламя – это пламя ненависти, он разжигает его в сердцах людских, натравливает их друг на друга, так, чтобы их души все выгорели в этом пламени. И он живет в своем подземном царстве, окруженный этим пламенем, огненные озера кипят там, и огненные реки полыхают, втекая в горящие моря. Стихия же Снежной колдуньи – холод, она пронизывает им сердца, замораживает души и человек не может уже любить – его сердце и душа холодны, он сам становится ледышкой нераcтопляемой. Вот Кощей весь черный, словно бы выгоревший, а колдунья, белая, ледяная, такая же безжалостная и хоть стихии их противоположны друг другу, зло от них идет одинаковое…
Я почти ничего не могу рассказать тебе, Алеша, о снежной колдунье, как, впрочем, и никто из смертных, ибо никто не был еще в ее владениях, а если и был, то назад не возвращался – известно только, что живет она далеко–далеко на севере, за полями, за лесами да за снежными долами, за морем по которому плавают ледяные горы, и еще дальше за просторами где всегда холод, где круглый год лежит снег, а вместо земли лед, где–то там, за вьюгами, за пронзительными ветрами, за холодом и голодом стоит ее ледяной дворец… Это все, что я могу сказать тебе Алеша про снежную колдунью.
Алеша аж содрогнулся, как только представил себе путь ко дворцу Снежной колдуньи; виделась ему бесконечно тянущаяся дорога по открытому, бескрайнему полю – заснеженному, продуваемому ледяными ветрами. Оставить дом! Какой ужасной показалась теперь ему эта мысль и он подумал: «а, быть может, все обойдется – быть может, этой ночью сны вернуться и не надо будет никуда идти?
Старец Сергий посмотрел на него и, словно бы прочитав его мысли, сказал:
– Сны не вернутся.
– Да, да. – с готовностью подхватил Алёша. – Так я и знал, и надеяться–то было не на что. Значит, пойдём. Я, Оля, и… А Вы пойдёте?..
– Вот про это–то… – начал было Старец, но тут же осёкся.
И тут впервые и Алёша, и Оля увидел, что – это не некое лесное божество (а именно таким представился им Дубрав вначале), но человек, которого тоже терзают какие–то сомнения, и видно было, что он смутился от этого Алёшиного вопроса, и, стараясь скрыть смущение, повернулся к печи, подул, на затухшие уж было угли, и снова там полыхнули, затрепетали в стремительном танце изгибистые языки. Потом старец подошёл к окну, и, не глядя на ребят, проговорил:
– Видите ли – многое меня здесь удерживает. Ведь есть люди, тяжко больные – они на мою помощь надеются… Эх–х…
Видя, как он смущается, Оля ласково на него взглянула и проговорила:
– Ну, ничего–ничего – конечно, вам лучше здесь остаться. Мы и за то, что вы нам рассказали, очень вам благодарны…
– …Да, конечно. – всё с тем же сомнением в голосе, медленно проговорил Дубрав, и тут же добавил. – Только я вас без своей помощи конечно же не оставлю. Ведь и звери и птицы – все служат мне. Так принесут вам и еду и может какую записку от меня…
– Ну вот, как хорошо, что мы читать научились! – ласково улыбнулась Оля.
– Да, да. – всё в тех же сомненьях проговорил Дубрав, и с тяжёлым вздохом опустился на стул.
