Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо
– Смотри!
Чунг схватил Алешу за руку, и указывал своей рукой без пальцев на глыбу восхождение на которую так неудачно начал Алеша – на глыбе выделялся выступ о который поранился Алеша. Раньше он был совсем не приметным, теперь же засветился страшным бледно–белым сиянием, все ярче и ярче разгорался этот свет, начал уже резать глаза, и к ужасу своему Алеша понял, что не может повернуть голову – свет притягивал взгляд. Он наполнял глаза холодом, и наверное в конце концов Алешины глаза превратились бы в две ледышки, но мертвенно холодный свет быстро угас и вновь перед двумя друзьями возвышался огромная глыба – щупальце.
– Это от моей крови она так, – проговорил Алеша, и поборов страх, вновь подошел к камню… нащупал выступ и вновь стал подтягиваться, на этот раз значительно осторожнее.
Снизу его подбадривал Чунг:
– Давай Алеча – теперь совсем немного осталось! Смотри не соскользни, крепче держись!
Алеша забирался не на что не отвлекаясь. Остановился он только тогда когда вновь раздался голос Чунга:
– Все, Алеча, остановись!
Алеша остановился, уцепившись за какой–то изогнутый, режущий руку выступ, посмотрел вниз, да так и задрожал, вжавшись в холодный камень.
Оказывается, он поднялся уже под самую черную дымку. Алеша не видел больше Чунга, который стоял где–то в темени, под основанием каменного щупальца.
Потому Алеша и крикнул:
– Где ты? Я тебя не вижу!
Чунг тут же отозвался:
– Я тут – вижу тебя только очень плохо – ты, словно маленькая точечка на вершине этого камня! Посмотри виден ли с такой высоты выход из каменного лабиринта?
Но сначала Алеша посмотрел назад, на море забвенья. Оно предсталось ему таким же как и с берега: черным недвижимым зеркалом, лежащим под такой же недвижимой черной мутью, до которой Алеша теперь рукой мог подать. Чернота эта пугала Алешу, была она совершенно непроглядной, плотной; напряженно выжидающей. Алеша мог только радоваться, что его восхождение вовремя остановил предостерегающий возглас Чунга, иначе, он канул бы в этой тьме…
Сначала Алеша посмотрел направо – черный берег терялся где–то в сумраке, Алеша повернул голову налево и увидел точно такую же картину…
Раздался нетерпеливый голос Чунга:
– Ну что там видно?
Алеша досадливо зашумел ноздрями:
– Лезть то надо было по боковому склону! А так ничего не видно! Ну ладно сейчас…
Алеша начал осторожно передвигаться по склону холодного каменного щупальца налево. Один раз он чуть не полетел вниз – нога соскочила с тонкого выступа и он остался висеть на одной руке. Рука стала уже соскальзывать, но он отчаянно замахал ногами ища опору… и нашел ее в тот миг, когда уставшая рука готова уже была сорваться… Некоторое время он висел недвижимо, пытаясь унять дрожь в уставших руках, но от черного камня к которому он прижался исходил холод, который продирался через его одежку и леденил тело, еще немного и руки его наверное совсем бы отнялись…
Алеша сморщился от напряжения и сделал следующий шаг…
Снизу его подбадривал Чунг:
– Алеча совсем немного осталось! Сейчас будет такой здоровый выступ – даже я его вижу!
И, действительно, вскоре Алеша ступил на большой выступ – целую площадку торчащую из бока каменного щупальца. От стены он, правда, не отходил – поверхность была совершенно гладкой и с некоторым уклоном вниз так что ноги его скользили к краю за которым тридцать метров холодного воздуха и острые каменные пики.
Но вот юноша обогнул уступ и…
– Ну что там?! – кричал в нетерпении Чунг. – Алеча отвечай что ты там видишь?!
А Алеша стоял пораженный…
То щупальце, на которое он забрался было одним из самых высоких среди всех остальных: каменные изгибы под ним тянулись причудливым лабиринтом. Ничто не радовало глаз в этом хаотичном нагромождении холодного камня; не было ничего от простой гармонии природы – только бессчетные режущие глаз острые грани – словно бы это клинки и копья собранные со всего мира, торчали из мертвого камня и разрывали безжизненный воздух…
Но дальше, дальше уносился взор – острогранный лабиринт не был бескрайним, видно было, что вдалеке черные пики опадают и там за ними чувствовались огромные, огромные просторы – там разливался едва заметный, но такой диковинный, притягивающий и согревающий золотистый свет. Он был совсем слаб, словно бы там в воздухе повисли редкие золотые крапинки… Но эти крапинки волшебного света разгоняли тьму – тьма их боялась, и видно было, что черный купол этого мира постепенно подымается все выше и выше – на многие вёрсты. Там на огромном расстоянии от Алеши, высились исполинские врата, похожие по размерам на гору. И хоть они были закрыты, именно сквозь их створки и пролетали редкие капельки теплого света.
О, как Алеше захотелось тогда, чтоб за его спиной выросли крылья, как в его потерянных снах, тогда бы он мог лишь взмахнуть ими, взмыть в воздух и оставить позади и холод и черноту и море забвенья! Только Чунга он взял бы с собой – жаль было оставлять его одного средь этих черных камней.
Вновь раздался голос Чунга:
– Ну что же там? Рассказывай!
Алеша хотел было ответить да не успел – прямо перед его лицом появилось призрачное облачко из которого высунулась рука матери и стремительно вытащила его со скользкой площадки на теплую печку…
Глава 3. На север!
Когда говорили про домик Старца Дубрава, то имели в виду, причудливо изогнутый, давно уже вросший в землю ствол некоего древа. И никто даже и сказать не мог, что это за древо – могучий ствол обильно был покрыт мхом, и изливал душистый, свежий, и вместе с тем загадочный аромат, который никто не мог определить, и если уж спрашивали, на что он похож, то говорили: на глубины лесные, в час закатный, когда всё дышит теплом уходящего дня, но уже залегла в глубоких тенях некая тайна…
Да – Дубрав ничего не строил, и когда в отчаянную годину, лишившись семьи, пришёл он в эту чащу, то сразу же здесь и поселился: обитали там, между прочим, и беличья и заячья семьи, а в верхней части, в извилистых дуплах и птицы свою жизнь устраивали: и все они сразу же ужились, и отсюда–то и пошло у Дубрава знакомство с лесными обитателями. У них–то, у первых он и выучился звериному языку, а потом повёл знакомство и с медведями, и с лисами, и даже с волками. Хотя с волками он был скорее в состояния перемирия, чем дружбы, и то – в летнюю пору. Зимой же, как только вместе с морозами волки начинали лютовать – хоронил у себя от серых разбойников всяких слабых зверюшек. Позже всех познакомился Дубрав с теми обитателями леса, которых люди часто поминают нечестью: то есть с лешим, с лесовиком, с водяным, русалками, кикиморой; несколько раз к нему и Баба–Яга залетала, однако же на помеле иль в ступе её он никогда не летал – то были домыслы.
