Елена Хаецкая - Здесь был Баранов
У Вадима завелись медные деньги, которые он выигрывал в длинные кости[18] по вечерам в близлежащем кабаке.[19] Он уже знал, что азартные игры недавно в очередной раз запретили, но с чисто гераклейской беспечностью плевал на этот запрет. Среди местной публики новобранец-варвар прославился тем, что в игре никогда не выбрасывал «псов» и вообще был чудовищно удачлив. Благодаря этому встреча с ним почиталась в определенных кругах за хорошую примету.
Венцом этого разгула мракобесия стал визит некоей Гиспуллы Пандемос, которая явилась к нему после совершения ею обряда поклонения Мужской Фортуне[20] и застенчиво попросила изготовить для нее приворотное зелье, поскольку она задумала обольстить ланисту Вокония.[21] С собою прелестная дева предусмотрительно захватила довольно вместительный сосуд. Увидев сосуд, Баранов застонал.
– Мисс Пандемос, – сказал он, – вы принимаете меня за кого-то другого.
Гиспулла продолжала упрашивать. Кончилось тем, что Баранов, ругаясь на средневековой кухонной латыни медиков, выставил ее вон. Уходя, она пригрозила ему немилостями Мужской Фортуны, каковая немилость обрушилась на Диму вечером того же дня.
Солнце спускалось к невидимому морю, белые стены внутреннего двора казармы наливались синевой, каракули и надписи на них тускнели, растворяясь в сумерках.
Дима Баранов сидел в казарме, и ему было очень хорошо. Впервые в жизни у Димы была своя комната, а не койка в общей спальне. К имевшимся там надписям, вроде: «Астианакс – мясо!» Дима добавил свои: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и «Здесь был Баранов».
В раскрытые двери он видел вытоптанный двор с жалкими сухими клочьями травы по углам, шатающихся по двору гладиаторов – одни собирались идти спать, другие отправлялись в город.
Баранов посмотрел на свои ноги в шнурованных кожаных сапогах и пошевелил пальцами. Это были его собственные ноги, нет сомнений. Вадим Баранов, гладиатор, ха! Очень захотелось, чтобы его увидел кто-нибудь из интернатских.
Сейчас, наверное, там суета, готовятся встретить 1 Мая. В актовом зале по вечерам репетирует агитбригада. Дима закрыл глаза и от переполнявших его чувств негромко запел:
Беснуйтесь, тираны, глумитесь над нами,
Грозитесь свирепой тюрьмой, кандалами!
Голос у Баранова глухой, ломкий, петь он никогда особенно не умел. Единственный раз он попал на сцену, когда девочки решили инсценировать песню «Как родная меня мать провожала, тут и вся моя родня набежала». По замыслу режиссера, на роль красноармейца требовался воспитанник, максимально приближенный к деревенскому типажу. «Мне нужен тупица!» – вдохновенно ерошил волосы режиссер. Среди сюковцев таковым был только Дима. Его обрядили в шинель с «разговорами» и велели пропеть только одну фразу: «Не скулите вы по мне, ради бога». Что он и сделал, от волнения забыл мотив и после концерта получил устный выговор.
Сейчас же, когда его никто не слышал, Дима расслабился и выводил по-приютски слезливо:
Кровавые слезы потоком струятся,
Враги беспощадно над слабым глумятся…
– Эй, – позвал кто-то со двора.
Дима открыл глаза и, увидев в дверном проеме две фигуры, покраснел.
– Иди-ка сюда, – велел голос.
Дима нехотя вылез из комнатушки. Оказалось, что его пением наслаждались двое: Север и сам Спурий Воконий.
– Что это ты тут распеваешь? – спросил Воконий.
– Так… родина вспомнилась, – уклончиво ответил Дима. – Разве петь нельзя? Многие поют…
– Что ты пел о «тиранах»?
Вот черт, мелькнула мысль. «Тиран» – греческое слово. Вслух же Дима произнес как можно небрежнее:
– Ничего особенного…
– Переведи, – приказал Воконий.
Запинаясь, Баранов честно перевел свою песнь, стараясь сохранить все особенности стиля. По мере того, как он углублялся в перевод, Воконий все больше темнел лицом.
– «Ничего особенного»? – спросил он зловеще. – И это ты называешь «ничего особенного»?
– А что? – удивился Дима.
Воконий ударил его по лицу.
– Поешь подстрекательские песни? Какие это «тираны»? О чем это, а?
– Да ни о чем, – ответил Дима, утираясь. – Это национальные песни моего народа. Мы их на праздниках поем, прямо на улицах…
– И как относятся к этому ваши правители? – спросил Воконий, словно не решаясь поверить столь чудовищной лжи.
– Положительно относятся, конечно. Они стоят на трибуне, когда мы проходим мимо с этими песнями, и машут нам рукой.
– Тираны одобряют подобные песни? – Воконий, видимо, желал дать завравшемуся новобранцу последний шанс оправдаться.
– Какие еще тираны? – в свою очередь переспросил Дима. – У нас давно нет никаких тиранов.
– Тогда зачем вам такие песни?
Дима пожал плечами. Он никогда не задавался подобными вопросами.
– Ты лгун и подстрекатель, – сказал Воконий. – И к тому же наглец. Иди за мной.
Дима повиновался, бросив через плечо взгляд на Севера, и ему показалось, что римлянина забавляет вся эта история.
Воконий привел Диму в маленький внутренний дворик за кухней и призвал Мосхида.
– В колодки[22] его на всю ночь, – распорядился Воконий, после чего удалился. Баранов остался стоять с полуоткрытым ртом. Мосхид толкнул его.
– Ты что, заснул? – спросил грек без всякого сострадания. – Не знаю уж, что ты там натворил, но спать тебе сегодня не придется.
Ночь действительно оказалась трудной для Баранова, но главное – слишком долгой. У него ломило кости, и с каждой минутой эти колодки становились все более и более невыносимыми. Соблазн заорать был очень велик, но что-то продолжало удерживать его.
Потом он почувствовал чье-то присутствие. Дима поднял голову, но никого не увидел. Стояли сзади.
– Кто здесь? – спросил он сипло.
– А ты ничего – крепкий, новобранец, – отозвался тихий голос. – Ничего, недолго осталось. Скоро рассвет.
– Север, это ты?
Невидимый собеседник негромко рассмеялся:
– Конечно.
Север обошел Баранова кругом, присел рядом на корточки и вытащил флягу.
– Пей, – сказал он, пристально поглядев на него в полумраке.
Дима, задыхаясь, выпил почти всю воду, вытер подбородок о плечо и с трудом перевел дыхание.
– Эти чертовы колодки… Я больше не могу.
– Послушай, варвар, если ты еще терпишь, значит, ты можешь еще терпеть, – назидательно произнес Север. – Наши испытания, как правило, соразмерны нашим возможностям.
Дима молчал, размышляя над этим афоризмом. Север добавил:
– Считай, что легко отделался. Через пять дней фламин Юпитера дает игры. Если бы не это, тебе бы не поздоровилось за такое наглое вранье.
