Пирс Энтони - Суд над Роксаной
— Может, и так, — буркнуло облако. — Я одно скажу: для такой, фу-ты ну-ты, «невинной» цацы ты уж больно зрело рассуждаешь.
— Это иллюзия. Не все бывает таким, каким кажется.
Тут она попала в точку, с этим утверждением не стала бы спорить ни одна демонесса. Дальше они мчались в молчании, оставляя позади новые и новые пейзажи. На глазах у малютки впереди возникали горы и леса. Они быстро росли, стремительно мчались ей навстречу, поравнявшись с ней, вымахивали до огромных размеров, а потом уносились назад, так же быстро уменьшаясь и обращаясь в ничто. Через некоторое время четвероног поскакал по мощеной дороге, то и дело пересекавшейся с другими. У перекрестков дороги вспучивались, словно стараясь произвести впечатление одна на другую, но, поскольку делали это все, преимущество не доставалось ни одной. Можно было подумать, будто пересекающиеся дороги состязаются в силе: кое-где их мостовые от натуги покрылись трещинами, но так как даже трещины соединялись одна с другой, было ясно, что это соревнование продолжается давно и без чьего-либо перевеса.
Героине дорога скоро надоела, и она возобновила диалог:
— А что за дела у Доброго Волшебника с Симург?
— Я бы сама хотела это знать. И где она, в конце концов, живет?
— А я думала, ты так и не спросишь. Она живет на Изумлинге.
— На Изюмлинге? — не поняла «несчастная сиротка». — Это что, где изюм?
— При чем тут изюм? Изумлинг — это горная гряда, опоясывающая всю землю.
— Раз она земляная, ее надо называть Иземлинг.
— Она не земляная, чтоб ты знала, а состоит из цельного изумруда. Это изумительное зрелище повергает всех в изумление.
— Могу себе представить. Должно быть, Симург любит красивые вещи.
— Она любит все на свете. Но, поскольку ей доступно все, в чем она нуждается или чего желает, я решительно не понимаю, что ты можешь для нее сделать.
— Если бы я знала, — вздохнула бедная крошка. — Может быть, она опять затеяла переместить вселенную?
На сей раз облако выглядело напуганным.
— Что — и вместе с нами всеми?
— Может быть, эта ей наскучила. Или загрязнилась, и Симург захотелось новую, посвежее да почище.
— Но мы-то все как? С нами что станет?
— Возможно, мы хлюпнемся в ничто. Разве это имеет значение?
Героиня задумалась. Пожалуй, что и нет. Но вот смертные, наверное, будут против. Потом облако потянулось.
— Отдохну-ка я полчасика. Увидишь что-нибудь интересное — разбуди.
Облако обернулось бесформенной каплей, оставив сиротку наедине с ее мыслями. Путешествие было легким и приятным, да и попасть в замок Доброго Волшебника оказалось не так уж сложно. Конечно, Хамфри ворчал на нее, так ведь он же на всех ворчит. Но почему все так просто?
Чем больше демонесса размышляла, тем сильнее ее мучило подозрение: Хамфри хотел, чтобы она явилась к нему со своим Вопросом. По той простой причине, что она была нужна ему для какого-то дела. Может быть, он был в долгу перед Симург, а той зачем-то понадобилась служба демонессы. Вот Метрия и сгодилась.
Она вздохнула. Что тут попишешь? Ради того чтобы убедить аиста доставить младенчика, ей надо будет делать, что придется. Оно того стоит.
Неожиданно скакун остановился: поперек дороги была натянута тяжелая цепь, так что продолжать бег он не мог. «Несчастная сиротка» от раздражения чуть было не перелетела через это ничтожное для демонессы препятствие, но вовремя сообразила, что скакун может ее… не так понять. Поэтому она спешилась и подошла, чтобы осмотреть звенья цепи. Каждое из них оказалось плоской продолговатой пластиной, и на каждом была выгравирована буква. Из букв складывалась надпись:
ЭТО НЕ ПРОСТО ЦЕПЬ, А ПИСЬМО. ТРИЖДЫ УЖЕ ВЕСЬ МИР ОБЕГАЕТ. ВСЯКИЙ, КТО ЭТУ ЦЕПЬ РАЗОРВЕТ, ТОТ ПОЖАЛЕЕТ И ПОСТРАДАЕТ. ВОТ ДЖОЙ ШМОЙ ЦЕПОЧКУ ПОРВАЛ И В БУХТУ-БАРАХТУ НЕМЕДЛЯ УПАЛ. А ДЖЕЙН ДОЙ ЦЕПЬ СБЕРЕГЛА И ПОТОМУ КРАСОТУ ОБРЕЛА. ЗРЯ НЕ МЕШКАЙ, ПОСПЕШИ — ЭТО ПИСЬМО ПЕРЕПИШИ, ЧТОБЫ ОНО ЦЕПЬ ПРОДОЛЖАЛО И В ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗ МИР ОБЕЖАЛО.
Сиротка подумала о том, не разбудить ли Геру, но, сообразив, что демонесса будет раздражена (а здесь определенно имело место нечто интересное), с чисто демонической любезностью решила ее не будить. Однако задумалась о том, что же делать.
Против цепочки-письма как такового она ничего не имела, однако оно преградило ей дорогу, а надо было ехать дальше. Она подумала о том, не обогнуть ли цепь, но она тянулась и влево и вправо, сколько видит глаз: возможно, и вправду трижды обегала мир. Перебраться через цепь ей бы труда не составило, но как перетащить четверонога? И под цепью скакуну не пролезть, слишком велик.
Она пожала плечами. По ее разумению, эта штуковина, что бы она ни заявляла, не имела права перекрывать дороги: охота тебе обегать мир — пожалуйста, но только или повыше, или прямо по земле, чтобы можно было перешагнуть. Ее не мог натянуть здесь Добрый Волшебник: ведь они же не на пути к замку. Значит, это обычное препятствие, и, коль скоро никак иначе его не преодолеть, придется цепочку порвать. Придя к этому выводу, она превратила крохотные сироткины ручонки в здоровенные клещи, зажала ими ближайшее звено и пустила в ход демоническую силу. Магическая уловка заключалась в том, чтобы сосредоточить большую силу на меньшей площади: эту хитрость знают все демоны.
Буквы на звеньях изменились. Они сложились в «ОЙ!», потом «ОЙ-ОЙ!», потом «ОЙ-ОЙ-ОЙ!», но она продолжала давить. Когда звено оказалось наполовину перекушенным, оно стала трепыхаться, норовя вырваться, но, как известно, бедные несчастные малютки обладают исключительной цепкостью и хваткой.
ТЫ ОБ ЭТОМ ПОЖАЛЕЕШЬ! — снова сменились буквы. — ВСЯКИЙ, КТО ПРЕРВЕТ ЦЕПЬ, БУДЕТ ПРОКЛЯТ! А-А-А-А!
Звякнуло перекушенное звено, и цепь распалась на две половинки. Путь был свободен.
— Что тут такое?
Сиротка подскочила: позади нее дрейфовало облако, увенчанное ужасающей с виду шапкой волос.
— Ничего интересного. А что это у тебя на макушке?
— Адский тупей, разумеется. Прическа такая. Помогает, видишь ли, не тупеть. Я его подцепила, когда путешествовала в… это не важно. Важно, что ты порвала цепочку, я видела. На твоем месте я бы тоже нацепила какой-нибудь защитный головной убор, поскольку эта цепь наверняка будет посылать несчетные проклятия на твою голову.
— Какой, говоришь, тупей? — переспросило заинтересованное дитя.
— Сказано же тебе — гадский.
— Ладно, пора в дорогу, — сказала несчастная сиротка, довольная тем, что вынудила спутницу исправиться. По какой-то странной причине упоминать при детях ад считалось неподобающим, тогда как на гадов этот запрет не распространялся. Оставаясь в обличье ребенка, Метрия имела возможность донимать спутницу таким манером. И это было прекрасно!
