Кристофер Сташефф - Вечная жизнь святого Видикона Катодного
Но поднялся святой отец на ноги, и побежал он, и услышал громогласное эхо топота копыт позади. Но вдруг озарила его мысль, и повернул обратно он.
— Если две пары задних копыт одновременно бегут, то движутся они в разные стороны и, следовательно, на одном месте оставаться должны!
И воистину, именно это происходило с тварью бедною; ибо каждая пара ног, вперед двигаясь, уравновешивала усилие другой.
— Пусть это не тревожит тебя, — гремлин посоветовал, — ибо до сих пор я его сдерживал, но ныне дам я ему голову и во весь опор вперед погоню!
И понял отец Видикон, что остался у него лишь миг, чтобы воззвать к силе Того, кому служил он, и воздел он руки к небесам, и взмолился он:
— Боже правый, прости мне, что я в гордыне своей счел себя способным побить искателя дефектов. Ниспошли мне, молю Тебя, орудие, что сможет найти и уничтожить все ошибки, им порожденные!
И потяжелели внезапно руки его. И опустил он глаза свои, и увидел недоуздок.
И услышал он рев ослиный, и увидел, как померк мулов хвост, а на месте его показались ноги передние, а над ними голову с зубами острыми, которые укусить его силились.
Закричал отец наш Видикон, отскочил в сторону, но накинул на мула недоуздок божественный. Рванулся мул, вскочил на дыбы, заревел протестующе, но не отпустил поводьев отец наш Видикон, и развернул мула к его хозяину, и вскочил на спину мулову. Но не утратил действия приказ нападать, что мулу гремлин дал, и пустился мул галопом вперед, и схватил зубами своего хозяина.
— Это еще что?!! — гремлин возопил, по клавиатуре стуча. — Как смог ты обратить против меня артефакт мой собственный?
И исчез мул, и рухнул на пол святой с недоуздком в руке — но было мягким его приземление.
— Ты ожидал падения! — гремлин его упрекнул. — Откуда мог ты знать?
— Потому что готов я был к любой случайности, — отвечал святой, — и ожидал любой неисправности, которую даже назвать не мог, ибо не придумал ее.
— Не мог же ты ожидать неожиданного!
— Еще как мог, ибо всегда ожидал я тебя, с тех самых пор, как начал учиться на Коболе программировать. — И приблизился к нему святой праведный отец наш Видикон, и занес недоуздок вверх. — Знай же, что с Божьей помощью могут эти ремни любого обуздать, кто их энергию расходует.
И приблизился он еще на шаг, и недоуздок еще выше занес.
— Ты говоришь о тех, кто энтропию воплощает, — гремлин возразил и назад попятился.
— Неважно, — святой праведный отец наш Видикон ответствовал, — ибо жизнь есть расходование энергии, но рост — обретение структуры.
— Неужто будешь ты настолько глуп, что саму энтропию повернуть вспять попытаешься! — гремлин вскричал и назад еще больше попятился.
— Лишь на время короткое, — святой ответствовал, — но каждая минутка малая, с другими сложившись, может составить жизнь целую.
— Но все равно погибнет народ твой в конце концов! Всего-то миллиард-другой жалких лет — и взорвется солнце ваше, и поглотит всех пламень безжалостный! Все тщета, все бессмысленно, все есть абсурд!
— Но покуда длится жизнь, противоречит она абсурду — если есть в ней структура.
И опустил недоуздок отец Видикон, а потом набросил его на гремлина.
Взвыл гремлин — и исчез, как и не было.
И остался отец наш Видикон стоять одиноко, и осенила его дума безрадостная: «Не навеки исчез он, но вернется вновь там, где люди что-нибудь создать попытаются, — ибо против таких, как он, мы боремся, чтобы смысл найти».
И опустил он взгляд свой на недоуздок, и созерцал его миг, а потом к небу воздел его.
— Благодарю Тебя, о Отец мой небесный, за то, что не оставил Ты слугу своего тщеславного, дал ему оружие уничтожить этого врага рода человеческого, пусть даже на краткий миг. Возвращаю Тебе недоуздок Твой, что даровал Ты мне, чтобы обуздать нашу склонность все дела проваливать, и благодарю Тебя от всей души.
И минуты не прошло, как засиял недоуздок огнем божественным, вспыхнул — и исчез совсем.
И остался блаженный стоять в одиночестве, и размышлял он о том, что безоружен опять; но вспомнил он слова псалма, и произнес их вслух:
— «Ибо в Тебе, о Господь мой, мудрость и сила моя». Нет, не беззащитен я, пока Ты со мной.
Так сказавши, зашагал он снова вперед по туннелю, ожидая, какого еще противника ему Господь пошлет.
Так шагал отец наш Видикон в чрево адское, исполненный решимости сражаться с любым, кто бы на пути его ни встал. И шел он вперед, и сгустился багрянец стен, и превратился он в пурпур, и потемнел еще, пока не стал индиговым. И стал тогда свет тускнеть, и потемнело вокруг, и очутился отец наш Видикон во мраке кромешном. И овладел им ужас, и превратились в воду все суставы его, и обессилели все члены его, но собрал он воедино всю решимость свою, и укрепил сурово сердце свое, и обуздал он страх свой. И протянул он руку вперед, ожидая на стену наткнуться — но коснулось пальцев его что-то влажное, мягкое и податливое, и пошевельнулось оно под прикосновением его. И отдернул он руку стремительно, и содрогнулся он, и едва было не ушло в пятки сердце его; но собрался он с духом и шагнул вперед ногой правою, а за ней и левою — и так дальше пошел по туннелю адскому.
И земля под ногами его смягчалась, пружинила, и споткнулся он, и упал наземь, но успел он подставить руки свои. И вскрикнул он, и отпрянул назад со словами молитвы на устах, ибо оказалась земля влажной и податливой, как живая ткань.
— Воистину, — пробормотал отец наш Видикон, — я иду в чрево адское.
И поднялся он, и заставил себя идти вперед, сгибаясь под гнетом страха своего, но не останавливаясь.
И вспыхнул вдруг свет ослепительный, и зажмурил отец Видикон глаза свои, а потом приоткрыл их медленно, чтобы привыкнуть к такой яркости, и узрел отец Видикон голову мертвую, ухмыляющуюся, от которой свет исходил — но не собственный свет ее, ибо была она бледною и мертвенно-зеленою, а горела слишком ярко, чтобы могло такое сияние изнутри исходить. Но не было вокруг больше ничего. И нахмурился тогда отец наш Видикон, и прикрыл глаза ладонью своей, но не мог все равно на нее глядеть.
— Воистину, — прошептал он, — что это за свет такой, который сам по себе есть тьма, что это за свет такой, что может так гореть? Как может свет отбрасывать тьму?
И тут же осенила его мысль спасительная, и сорвал он с себя воротничок свой, и взглянул на него, и увидел, что светится тот голубовато-белым огнем.
— Он флюоресцирует! — вскричал отец наш Видикон торжествующе, и понял он, что свет, наполнявший зал, невидим для ока человечьего. Но воротничок его, что частицы стирального порошка содержал, незримый этот свет преобразовывал и отражал его, и тот-то отраженный свет и воспринимало его око как сияние.
