Кристофер Сташефф - Вечная жизнь святого Видикона Катодного
Только стало достаточно резким изображение, как поплыло оно, сжалось, затем снова расширилось, и снова сжалось — и исчезло совсем. В мгновение ока переключился на камеру «Один» отец Видикон, но и она тоже вспыхнула и погасла.
— Аппаратная! — взревел отец наш Видикон, чтобы режиссер мог услышать глас его сквозь наушники (ибо на нем самом наушников не было). — Неполадки в эфире! Дайте заставку!
Глядь! Появился на экране образ инженера, видеопленкой обмотанного, который пытался отчаянно с допотопным видеомагнитофоном справиться, пленку зажеванную извлечь силился. Но неподвижен был кадр, и со вздохом откинулся назад отец наш Видикон, и поднялся на дрожащих ногах.
— Я должен был знать, — пробормотал он в отчаянии. — Должен был помнить!
И побрел он, качаясь, сперва назад в тамбур звукоизолирующий, потом снова в студию. И обошел он камеры, и отодвинул в сторону занавесь тяжелую, бархатную, что скрывала стену заднюю. И обнаружил он в ней дверь потайную, двойную, что вела в хранилище реквизита. И рванул он дверь, и пошел меж рядов контейнеров, и пробрался мимо диванов, в штабеля сложенных, и кресел, одно на другое составленных, и нашел он за ними дверь входную. И открыл он ее, и переступил порог, и очутился в тусклом свете туннеля багряного. Пустился он снова в путь, губы угрюмо сжавши, и сказал он себе; «Знаю я теперь, с каким приспешником Финэйгла предстоит мне бой вести», — ибо не было у него сомнений в том, кто действовал заодно с дефектом скрытым, кто заставлял оборудование давать сбой в самый ответственный миг, кого притягивало к приборам тем сильнее, чем они были совершеннее, и была то не природа.
Глядь! Чудище приблизилось — или, точнее, святой приблизился к чудищу, и улыбнулось оно, видя приближение блаженного, и сверилось с пометкой в папке своей, и, поднявши глаза, ухмыльнулось оно — или то были только губы его, ибо глаз его не видел отец Видикон; были прикрыты они козырьком зеленым, и было лицо его лицом не человека, но гнома. И облачен он был в рубаху полосатую с манжетами, и стянут был воротничок его галстуком, но поверх всего был надет на нем комбинезон в тонкую полоску, а на левой руке его вместо пальцев были ключи торцевые гаечные. Чисто выбрит он был и круглолиц, и цинично улыбался он от удовольствия, тогда как рука его правая клавиатуру нежно поглаживала.
И остановился тогда отец Видикон в нескольких шагах поодаль, и исполнилось сердце его настороженности, и возвестил он:
— Я знаю тебя, дух, — ибо ты есть гремлин!
— Не я определяю политику! — отозвался злодей. — Я лишь провожу ее!
— Не увиливай! — строго рек ему отец Видикон. — Это ты выискиваешь все дефекты скрытые и обрекаешь на провал все проекты рода человеческого.
— Создавать их — в природе человеческой, — гремлин парировал. — Я лишь привожу в исполнение то, что они не заметили.
— И хочешь ты, чтобы поверил я, что это природа действует заодно с дефектами скрытыми, хотя нам обоим ведомо, что не природа создает механизмы?
— Природа действует заодно со мной! — гремлин ответствовал. — Смеешь ты обвинять меня в том, что иду я на поводу у природы?
— Не природе ты служишь, но энтропии!
— А что есть природа, если не энтропия? — согласился гремлин. — Человек созидает, но в природе заложено разрушение.
— Но лишь в свой срок, — напомнил отец наш Видикон, — когда пора роста позади остается.
— Нет, — отвечал ему гремлин, — дефект изначально заложен в новорожденном создании. Но лишь тогда, когда достигает он зрелости, разрушение его явным становится.
— А как же те, в ком дефекты обнаруживаются прежде зрелости?
Пожал гремлин плечами.
— Те не достигают возраста, когда могут они творить, и, лишь назад оглядываясь, видят они жизнь, которую прожить стоило.
— Лживы слова твои, негодяй, — твердо отец Видикон ответствовал, — ибо не может быть позади то, что впереди находится!
— Да? Так, значит, ты никогда о муле не слыхивал?
И застучали пальцы гремлина по клавишам, и замерцали в сумраке перед лицом его буквы зеленые: «ЗАГРУЗКА МУЛА». И отступил назад отец Видикон, и охватило его дурное предчувствие; и исчезли вдруг слова, а рядом с гремлином встало четвероногое длинноухое, и разинуло оно пасть, и заревело во всю глотку.
— Я должен был догадаться, — ахнул отец Видикон. — Этот зверь более всего должен быть восприимчив к наущениям твоим, ибо славится он упрямством своим; и когда более всего нужно нам, чтобы работал он, ни за что не станет он работать.
— А все те, кто не работает, со мной заодно действуют, — отвечал гремлин, — как и те, что, давая волю характеру, проявляют упрямство свое.
И протянул он руку свою, и погладил тварь длинноухую, и затянул:
У мула четыре копыта,
Два сзади и два впереди.
И чтобы узнать,
Зачем те, что сзади,
Ты встань позади,
Чуть-чуть подожди —
И все у тебя впереди.
И увидел святой перед лицом своим мулов хвост, и брыкнул мул копытами своими, и лягнул его в голову. Но пригнулся отец наш Видикон, и не задели копыта головы его.
— Не оскорбляй меня, — рек он, — ибо ведомо мне, что тварь эта часто ошибкам подвержена.
— Так воспользуйся этим, — посоветовал гремлин, — ибо снова собирается он лягнуть тебя.
И было это воистину так — изготовился мул снова ударить копытами. И обежал отец Видикон мула вокруг, чтобы оказаться у головы муловой.
— Где перед, а где зад? — вскричал гремлин. — Зри, здесь только что была голова его, а теперь он потерял ее! Ибо если ведомо нам, зачем те, что сзади, тогда те, что сзади, у нас впереди!
И выпрямился отец наш Видикон перед головой мула — и увидел он, что это зад мула и копыта его, которыми лягнул он отца нашего Видикона.
— Этот мул от упрямства своего явно потерял голову! — сказал гремлин.
Вскрикнул святой праведный отец Видикон, отскочил в сторону быстро, но недостаточно быстро, и задело копыто мулово плечо его, и пронзила спину его боль мучительная. Закричал он, но потонул крик его в хохоте гремлиновом, что эхом раскатился вокруг.
— Некуда бежать тебе, — с торжеством злорадным вскричал дух, — ибо с какой стороны ни обежишь ты мула, найдешь лишь то, что потерял!
И снова мелькнули копыта муловы, и бросился святой отец на землю. Просвистели копыта муловы в воздухе над головой его, и встали на землю, и двинулись к нему.
— Ну же! — вскричал гремлин. — Вся жизнь твоя всегда была в работе твоей! Неужто станешь ты сейчас валяться и затруднять других? Смиришься с поражением?
Но поднялся святой отец на ноги, и побежал он, и услышал громогласное эхо топота копыт позади. Но вдруг озарила его мысль, и повернул обратно он.
