Валентин Юрьев - Паучий Замок
Казалось, теперь он меня точно убьёт. Но как-то надо было выпутываться, и мой язык просто честно произнёс то, что я сам думал. К моему удивлению, отец, наоборот, успокоился, посуровел ещё больше и надолго задумался, только руки его бессмысленно перебирали предметы на полу, а за его лицом с тревогой смотрела мать, которая тоже пыталась понять что-то очень важное.
- Я так и думал... Надо раньше было!... Раньше догадаться! Он - думающий! ... Если я прав, то наш сын - думающий!
Эти слова он обратил к матери и она, сменив выражение тревоги на очень серьезный и немного испуганный взгляд, посмотрела мне прямо в глаза надолго и пристально. Я не отводил глаз и видел, как напряжение сменилось любовью, она присела ко мне и обняла, и мне показалось, что она плачет, если бы я знал, как здесь плачут эти мохнатые существа, так похожие на людей.
- Прости, отец, но разве плохо, что я - думаю?
Он ответил не сразу, как будто что-то вспоминал.
- Думающие - это не те, кто просто думает. Все думают. Все могут быть воинами. Но воин мудрецом - никогда! А вот думающие обычно становятся мудрецами... Или колдунами... Это бывает редко. Очень редко. Они живут отдельно от родителей. И никогда не имеют детей. У нас в клане не было таких никогда. Но ты сегодня несколько раз показал, что ты - не воин. И раньше тоже, но мне и в голову не приходило... Я тебя не понял. Я просто никогда не видел детей - думающих. Но, может быть, я не прав. Увидим, сынок.
До меня постепенно дошел их страх. Значит, я не такой, как все. Терять детей, даже вот так, отдаляя их от себя по какой-то прихоти общества, в которое я попал, конечно же, было тяжело и мои слова вырвались сами:
- Я не хочу отдельно от вас. Мама, отец, я хочу быть с вами. Я постараюсь стать воином. Только ты научи меня.
Последние слова я сказал отцу, и он обнял нас своими лапами вместе с мамой и в этом пушистом клубке было так тепло и уютно, что во мне сама собой родилась клятва защищать чужих мне нелюд'ей, иритов, как своих, а может быть, даже ещё сильнее.
Потом, позже я ещё узнал, что у этих мужественных народов детей бывает мало, их трудно вырастить и трудно прокормить, поэтому потеря каждого - это большая трагедия. Даже если они не уходят из жизни.
Потом, перед сном мы долго рассматривали находки, и отец объяснял мне, что и сколько стоит на рынке и какой предмет для чего может использоваться. Я вспоминал, что и раньше всё это слышал, но не придавал никакого значения стоимости подгнившего шелка.
Фигурка досталась мне, отец сходил к казначею и выпросил её как будто бы для моей сестрёнки, ведь полагалось всё сдавать в общий котёл. Но скульптура колдуна не имела особой ценности - детская кукла и всё, поэтому её легко отдали.
Самым дорогим считалось оружие, доспехи, прозрачные блестящие камни и металлы в любом виде, потому что металл был здесь очень редким материалом, в основном, все предметы делались из камня, кости, глины и шкур самых разнообразных животных.
Под эту информацию я и заснул легко и беззаботно на каменной постели, на подстилке из гибких веток, накрытых пушистыми шкурами.
И, конечно же, как и все нормальные дети, не видел, что отец долго еще что-то ремонтировал, проверял и чистил оружие, а мать зашивала мою одежду, порванную за последние дни, и тихо плакала, заново переживая новость, которую узнала. А ещё она несколько раз подходила к моему ложу и тихо гладила меня, шепча что-то ласковое.
Отец ходил проверять посты караульных, расставленные на ночь, напряженно думая о том, говорить или нет обо мне вождю, и решил пока промолчать, во всяком случае, до Посвящения.
СБОР АРТЕФАКТОВ
Утром не было никакого утра. Была почти полная темнота, скупой мелькающий свет факелов, сонные, капризные возгласы не выспавшихся детей, команды, отдаваемые воинам, звон посуды на кухне и запах еды. А ещё был утренний сквозняк, который освежал не хуже ледяного душа.
Отряд, поев, отправлялся на работу. Собиралось оружие, инструменты, корзины, запас еды, воды, факелов, ничто не было забыто. Все знали свои звенья, разведчики уже ушли вперед и проверяли в рассветном сумраке отсутствие чужих следов, отдельно ушел отряд охотников, ведь кроме работы здесь надо было еще и есть.
Мальчишки сначала попали в разные группы, но Мишка попросил и Пашку взяли к ним, это было легко, потому что отец, как оказалось, был мэтром - маленьким вождём, в его ведении было больше ста взрослых иритов.
Мэтр Крориган выстроил отряд перед входом и монотонно, видимо уже не в первый раз, напомнил правила: не расходиться, не отвлекаться, факелы зря не жечь, по одному на поиски не ходить, а только кучками по трое - пятеро. Он распёк кого-то из молодых, уже бывших замеченными в опасных вольностях, при этом досталось и Мишке с Пашкой за их пропажу позавчера.
Отряд тронулся и шел медленно и без суеты, так, чтобы идущие сзади видели ноги передних, под ногами была не гладкая тропинка в поле, а иззубренная камнями поверхность горного склона, ориентиром впереди светилась точка единственного факела, а потом и она пропала, когда утренний свет рассеял темноту.
Мишка постепенно 'узнавал' приметы местности. Конечно же, его тело не раз проходило этим путём, и он видел два знакомых треугольных пика, в пространство между которыми постепенно втягивалась их цепочка, отмечал в уме знакомые трещины на скатившихся с высоты громадных валунах, заросших мелкими колючими растениями, журчащие ручьи, в которых лежали заботливо укреплённые камни для перехода, зря мочить ноги никому не хотелось.
Иногда тропа угадывалась на полянках сухой жесткой травы, покрытой инеем. 'Значит, ночью было минус два - три градуса' - автоматически подумал он по-русски и мысли его перескочили на странность и фантастичность их приключения, поразмышлял о том, знают ли эти люди смысл слова 'минус'.
Ещё он подумал о том, что они с отцом хотели этим летом ехать в горы, на Кавказ, и тот показывал ему яркие цветные фотографии с белоснежными пиками, водопадами и густо-синим небом. А ещё заставлял Мишку учиться ходить с палкой - альпенштоком по крутым откосам оврага, заросшим крапивой и тому, как надо себя вести в горах.
И вот он 'тут', и вот они, горы! А отец - где-то 'там', в такой неопределенности, что некуда было даже рукой показать, еще неизвестно, была ли это их галактика, скорее всего - нет. От этих мыслей Мишка загрустил и хотел поговорить с землянином, который бодро топал впереди с двумя корзинами, висящими на плече на связывающей их веревке. Но все вокруг молчали, и Мишке не хотелось опять попасть впросак, делая что-то 'не так'.
