Валентин Юрьев - Паучий Замок
Вождь вдруг остановился и поднял руку. Все замерли, прекратился шум. Он оглянулся на колдуна, как бы советуясь с ним, и, не получив никакого ответа, вдруг захохотал:
- Это же очень хорошо!
Вот уж тут на площадку бросились родители, переживавшие не меньше сыновей, но осознающие глубину опасности, которая нависала над дерзкими юнцами гораздо отчетливее и конкретнее, чем они сами. Конечно, вождь был демократичен и добр, но самолюбие - это такая тонкая струна, которую никому не следует трогать без особых на то причин.
ДУМАЮЩИЙ
Мне влетело по полной. Сначала, после облизывания, на меня накинулась моя новая мать, которая, как и все женщины склонны к излишней эмоциональной нервозности. Она припомнила, что только с моим сумасбродным характером можно было пропасть в горах и вынудить весь клан обшаривать скалы вместо отдыха на тёплых шкурах, а уже на следующий день заставить нервничать самого вождя, и ещё неизвестно, чем всё это кончится.
Потом занудил отец. Как и все папаши, сдерживая желание отлупить сына как следует, он монотонно наставлял меня на путь истинный: мы - воины старинного рода, воин должен делать то, что ему предписано, не думая и не рассуждая о том, почему мир устроен так, а не иначе. Я, сын мэтра, должен понимать, что стабильность мира зыблется на его устойчивости. Своим поступком неразумный сын нарушил какие-то древние устои и перебудоражил весь клан, если теперь над нами начнут смеяться, то вовек не отмыться от позора, и тому подобное.
Потом он поставил меня в позицию и заставил часа два отрабатывать движения двух рук воина, курс молодого бойца. Главным оружием иритов считается кинжал с двумя лезвиями, загнутыми как когти, одним, от руки, более длинным, в три ладони другим в одну ладонь, и у воина этих кинжалов два, по одному в каждой руке. Для обучения разработан далеко не изящный танец, который надо исполнять безошибочно, иначе можно не только схлопотать хворостиной, но и порезать себе руки. Это воинский танец, его с пелёнок разучивает каждый мальчик и с ним уходит в мир духов старик, если случайно останется жив в этом буйном мире.
Конечно, никакой стали, в руках моих торчали два кожаных имитатора и поначалу я, вспомнив фильмы про японскую и китайскую мафию, почувствовал даже некоторый романтизм новой жизни. Но потом ужасно надоело. Одно и то же по сто раз, тоска!! С движениями я упарился не меньше, чем пиная мяч, и начал понимать, что после таких упражнений уже не захочется никаких других игр. Наверно поэтому так отнеслись к моим скачкам с мячом взрослые.
Моё новое тело, спасибо ему, видимо, раньше принадлежало очень старательному ученику, поэтому особенных ошибок я не делал, но мысли бегали в стороне и не раз я получил по ногам тонким хлыстом, которым вооружился отец. Потом, не выдержав, он воодушевился и сам пристроился рядом со мной и начал делать точно такие же выкрутасы телом, задавая темп голосом. Оказывается, к танцу есть ещё и своеобразная ритмичная речёвка без слов.
В конце концов, как ни странно, мне это представление очень понравилось, особенно, когда я ловил улыбку матери, которая давно перестала сердиться, с любовью смотрела на своих мужчин и смеялась так заразительно, что всё моё существо хотело отчудить что-нибудь экстра эдакое, чтобы порадовать её ещё больше.
Потом нас позвали на еду, а после еды мы сели плести ...корзины. Я, преодолев первый приступ удивления, наконец, понял, зачем в углу пещеры валяется столько прутьев, гладких и длинных, а затем и руки мои вспомнили, как надо выплетать донышко и прочие части, а отец в это время поучительно объяснял, как совершенно тупому ученику, что в наших краях не растут большие растения с толстыми стеблями. В некоторых странах растут, но он их никогда не видел, а вот такие прутья растут везде, в каждом болоте и на любом пустыре, и даже самый захудалый воин просто обязан уметь сплести себе подстилку для сна и корзину для переноски, и легкий шлем на голову, или, хотя бы, топливо для печки.
Он долго ещё говорил, монотонно и без эмоций, я чуть не заснул под этот спокойный голос, зато успел навертеть несколько десятков круглых блинов, которыми здесь топят очаг и кое-что понял о жизни в суровой горной стране, где настоящий суровый воин сидел и плел корзины вместо того, чтобы сладко захрапеть после ужина, а ещё и воспитывал своего наследника, и это после трудного рабочего дня.
- Что вы нашли сегодня?
Я сам удивился своему вопросу, хотя он вертелся на языке очень давно, но после стольких конфузов я уже и не знал, чего можно, спрашивать, а чего - нельзя. Но отца, наоборот, мой интерес удивил и обрадовал, бросив своё плетение, он вывалил на пол одну из корзин и начал раскладывать грязные, пыльные находки. Глаза его засветились настоящим интересом, похоже, что в суматохе вечера он успел забыть о том, чем занимался весь день.
Помятое блюдо из материала, напоминающего алюминий, куски тряпок, похожих на толстый шелк, чуть подгнивших и противно воняющих, какие-то кольца, размером с мою руку, в основном это валялись грязные обломки и осколки древнего быта, никакого богатства не ощущалось, и я поначалу был очень разочарован, пока отец не извлёк фигурку ирита размером с детскую ладонь. Это был коренастый мужчина, не воин, скорее, старик, сидевший в позе, которую на Земле назвали бы восточной, сложив руки вместе.
Его одежда казалась излишне тяжелой, и, вспомнив колдуна, которого сегодня видел, я подумал, что знаю, кто это такой. И не мог оторвать глаз от живого задумчивого взгляда маленькой фигурки. Никогда раньше никакие скульптуры меня не интересовали, В этом было что-то необъяснимое, казалось, что кукла может вдруг ожить и сделать что-то настолько мощное, что вся наша пещера разлетится в пыль.
- Какая красивая! А можно - это мне?
По взгляду и отца и матери я понял, что брякнул нечто совсем чудовищное, только не знал, что именно, то ли нельзя брать находки, то ли я захотел спереть их святыню, то ли ещё что-то, но отгадка лежала совсем в другой плоскости.
- Ты что, девчонка?
Голос отца был ещё более тяжел, чем тогда, когда он распекал меня за мяч.
- Нет. Я не девчонка. Прости меня, отец, я просто вижу то, чего ты не видишь!
Казалось, теперь он меня точно убьёт. Но как-то надо было выпутываться, и мой язык просто честно произнёс то, что я сам думал. К моему удивлению, отец, наоборот, успокоился, посуровел ещё больше и надолго задумался, только руки его бессмысленно перебирали предметы на полу, а за его лицом с тревогой смотрела мать, которая тоже пыталась понять что-то очень важное.
